Флигелёк с петушком, изразцовая печь и «живой зал» остались в памяти навсегда
Многих детей спас он от истощения и болезней. Я была в их числе.
Отлично помню величавую заведующую Анфису Петровну: прямая спина, чёрное длинное платье, пенсне и неожиданно добрый взгляд, когда подойдешь близко; красивую Полину Сергеевну с синими-синими глазами и тёмными локонами, не умещавшимися под белой медицинской косынкой; добрую-добрую воспитательницу Надежду Андреевну; грозу всех взрослых и детей – няню Агафью Тихоновну, с первого дня за что-то приютившую меня в своём сердце: часто ощущала ее жалостливый взгляд, буквально заливавший меня голубым светом. Всем им – моя благодарная память!
В мельчайших подробностях уложилось в памяти и не однажды теплом и радостью наполняло сердце, всё окружающее – дом и двор его, и сад. Каждый день, а прожила я в садике «круглосуточно» год с месяцем, находила в нём что-нибудь новое, неизменно красивое, часто таинственное и даже сказочное.
Летним днём, к концу работы, я пришла в мамину контору, и мы пошли с ней Водопроводной улицей по направлению к реке. Мама говорила, как хорошо мне будет в садике и как должна я вести себя там. Потом она остановилась и сказала:
– Вот улица Осипенко, запомни её название. Посмотри, какая зелёная!
И правда, улица была как сплошной зелёный ковёр, поверх которого с двух сторон настланы тротуары из досок.
– А вот и твой садик. Посмотри, как он хорош.
Я подняла глаза от травы. На противоположной стороне, чуть влево от нас, вижу большой деревянный с кирпичным (как тогда говорили, «каменным») полуподвалом дом, очень красивый. Меня поражают огромные окна. Они сверкают, как зеркала, в лучах заходящего солнца! Сходство с зеркалами дополняют резные, с цветами и листьями, наличники-рамы. С крыши свисает зелёное железное кружево. По углам дома спускаются большие трёхгранные, тоже зелёные, трубы-водостоки, в самом низу украшенные таким же кружевом, как манжетами.
Подходим к воротам. Берусь за тяжёлое кольцо, оно неожиданно легко поворачивается вправо, калитка открывается. Вхожу и – замираю на месте: в глубине двора, прямо напротив ворот, стоит маленький, хорошенький, совершенно сказочный домик! Он залит солнечным светом, тогда как остальное пространство двора – в тени большого дома. Над крышей возвышается стройная труба, окантованная сверкающей ажурью, а над ней парит сверкающий петушок. Его хвост круто изогнут, шейка вытянута. Он вот-вот встрепенётся и радостно закричит, приветствуя нас! Окна домика сияют чистотой и кружевными занавесками, а перед ними цветут кусты сирени и шиповника. Крупные белые и лиловые грозди купаются в колеблющемся воздухе, нежные, ярко-розовые цветы шиповника обращены к солнцу, словно глаза зелёного чудища, что расположилось было заснуть, но растревоженное ярким светом, разнежилось от его тепла и удивлённо заулыбалось.
Зачарованная сказочным видением, иду прямо к нему и вдруг, как сквозь сон, слышу:
– Нам сюда, Милок.
Передо мной – лестница, но какая! Широкие, чистые, светло-серого мрамора ступени неспешно поднимаются вверх – две вначале, площадка, потом ещё пять. На резных столбиках покоятся широкие перила. Рукой ощущаю их поверхность – приятно прохладную и гладкую, как атласная лента. На верхней площадке останавливаюсь перед высокой красивой, из тёмного дерева, двухстворчатой дверью с узорчатыми матовыми стёклами и блестящими точёными ручками. Дверь открывается легко, бесшумно, и мы – в начале длинного коридора. По обеим сторонам его видны высокие белые двери. За самой дальней – моя группа.
Поспеваю как раз к ужину: каша, творог, булочка с повидлом, чай – столько всего и сразу! После ужина разглядываю группу – всё, как и в другом садике: столы, стульчики, игрушки на ковре, портрет дедушки Ленина.
Белые продолговатые плитки, из которых она сложена, так чисты и блестящи, что я сразу вспоминаю недавно прочитанную мамой сказку «Аленький цветочек»: вот на такой стене появлялись огненные слова для Алёнушки в заколдованном дворце! Продолжаю разглядывать её: вверху, у потолка, плитки ажурные, с синими цветами, точно корона, а внизу, у пола, они волнистые и цветы крупнее, словно оборка праздничного сарафана. При первом же появлении мамы рассказываю ей про необыкновенную стену.
– Это изразцовая печь, – говорит она.
И правда, когда наступили холода, стена стала тёплой.
Моя кроватка оказалась рядом с волшебной стеной! Укладываясь, я протянула к ней руки, и тотчас на стене появился огненный петушок! Он раскрыл клюв и тихо прошептал маминым голосом: «Спокойной ночи, Милок!»
Таким был мой первый день в детском саду на зелёной улочке в далёком 1944 году.
Как-то зашла в другую группу. Комната была пуста и показалась мне огромной. Дети ушли на прогулку, а меня почему-то оставили одну. Первое, что увидела, остановившись в дверях, было зеркало, напротив, в простенке между двумя окнами. Рама его тёмная, деревянная, в виде гирлянд из фруктов и листьев, как бы наброшенных на зеркальное стекло и спускающихся до пола – такое огромное зеркало! Обойдя слева стоящий посередине стол, вижу удивленно смотрящую на меня бледную, худую девочку в легком платьице с остриженной наголо головой, густо усыпанной пятнами зелёнки. Как удручали меня эти болячки! «От худосочия это у неё» – услышала я однажды в разговоре взрослых. Как мечтала я о косичках!
За собой, на столе, замечаю беломраморную головку. Оборачиваюсь – красивый кудрявый мальчик мечтательно смотрит в окно, а сам опирается на стопку книг – это «Ленин маленький, с кудрявой головой».
Однажды у меня поднялась температура, и меня «изолировали»: по крутой деревянной лестнице провели вниз, в полуподвал, мимо вкусно пахнущего «пищеблока», и в просторной комнате с несколькими белыми кроватями оставили одну. Лежала и мечтала, как придёт с фронта папа, привезёт мне розовое платье, розовые носочки, туфли. Мама повяжет на отросшие волосы розовый бант. Я возьму их обоих за руки, и мы пойдем гулять... Встала с кровати, подошла к окну и увидела навес с несколькими высокими поленницами. Вот откуда приносят нянечки охапки дров. Шумно сбрасывая их в коридоре на пол, они говорят одно и то же: «Ох, уморилась, пока с теплом тащилась!»
Самое радостное открытие ожидало меня тёплым, даже жарким летним днём. Мы сидели на веранде и рисовали. У девочек дымили трубы домов, сияло солнце, летали птицы и цвели цветы. У мальчиков шли победные бои: красные звёзды танков и самолётов неизменно гнали безобразных фашистских пауков!
Вошла воспитательница и сказала:
– Сейчас пойдем в сад, постройтесь парами.
Прошли мимо главного дома, сарая, обошли слева флигелёк с петушком и оказались у калитки, за которой стояли высокие деревья.
– В саду будем гулять босиком. Можно делать, что захотите: кричать, валяться, кувыркаться, но ничего не рвать, ничего не ломать!
Скинув сандалики, проходим через калитку и оказываемся в большом зелёном пространстве. Оно напоминает комнату, только без окон. Почему-то слово «сад» меня не устраивает, и я тут же про себя именую именую новое место: «живой зал!». Его пол – густая тёмно-зелёная трава без единой прогалинки. Ступни ног, погружаясь в неё, ощущают мягкую шелковистую прохладу.
Воздух «зала» окутывает нас нежным ароматом. Откуда это?! Да отовсюду! Стены как бы трёхъярусные, цветут и благоухают. В зелёные кроны высоких стройных лип будто залетело множество золотистых стрекоз. Им нравится качаться на ветках, и потому они не улетают, а лишь изредка сбрасывают на нас свои усики.
Перед липами, много ниже их, буйно цветет сирень. Вдоль длинных сторон «зала» она образует белый ярус, а вдоль коротких – сиреневый. Ещё ниже – шиповник. Ветерок играет его яркими лепестками, они вздрагивают, словно крылья бабочек. Кажется, будь дуновение чуть посильнее, «бабочки» взлетят все вместе и унесутся в небо душистым розовым облачком.
В дальнюю короткую «стену» встроена настоящая сцена – старая, загадочная, с высокой дугой из роз. Краски поблёкли, осыпались, но она всё равно чудесна! Цветущие ветки сирени с обеих сторон прикрывают сцену раздвинутым занавесом, а над подмостками алеет шиповник!
Обойдя «зал» вдоль всех стен, выхожу на его середину и, как другие ребята, падаю на траву. Над нами сияет живой голубой купол! Я не могу оторвать взгляда от нежной высокой бездны. Над сценой, с той стороны, откуда веет ветерок, большое светящееся облако. Оно медленно плывёт, вытягиваясь и превращаясь и огромную птицу с длинным клювом и распахнутыми крыльями. Но до центра купола птица не долетает. Она исчезает, оставив в синеве несколько белых пушистых перьев...
Весь день думаю о «живом зале»: «Когда мы снова пойдем к нему? Можно ли будет взойти на сцену?! А как он выглядит ночью?» Последняя мысль засела в мозгу и не покидала его, пока не осуществилась. Я ждала дежурства Агафьи Тихоновны.
Она пришла «в ночь» дня через два. Отдыхала всегда в нашей группе – на сдвинутых к волшебной стене столиках, рядом с моей кроватью. Остановившись возле меня, зная, наверное, что жду её, прошептала:
– Спишь, чё ли?
Я радостно взглянула на неё и – залилась слезами.
– Что с тобой?! Что приключилось-то?! – переполошилась она.
Всхлипываю:
– Я хочу сходить в «живой зал».
– Господь с тобой! Что за зал такой? Ночь на дворе!
А ночь – лунная, тихая, тёплая. У калитки оставляем обувь. Ноги снова погружаются в щекочущую прохладу. В «зале» темно, жутковато. Луна не проникает в него. Стены будто сдвинулись, обступили нас сплошным кольцом. Цветов не видно, но их аромат ещё ощутимее, чем днём. Он и волнует, и успокаивает. Запрокидываю голову – какая красота! Звёзды сияют так, что глазам больно. Зажмуриваюсь. Звёздные лучики становятся разноцветными и образуют тонкую паутинку. Далёкие милые светлячки запутываются в ней и никак не могут вырваться к нам!
Вдруг раздается странный нежный щелчок. Я вздрагиваю.
– Что ты, глупенькая! Это же наш соловушка. Давно здесь живёт.
Рассыпается ещё несколько щелчков, за ними – нежный, светлый перелив: один, и другой, и третий. Невозможно передать моё состояние! Счастье, настоящее счастье!
Когда мы возвращались, няня сказала:
– Смотри, не рассказывай никому о нашем путешествии, не то достанется мне на орехи от Анфисы Петровны.
Я всё-таки рассказала шёпотом – маме. Она слушала, улыбалась и гладила меня по голове...
Прошло много лет. Приехав в Тюмень на каникулы, я пошла навестить свой садик. Снова Водопроводной улицей вышла на Осипенко и... обомлела! На месте садика и ещё нескольких красивых деревянных домов, что стояли рядом, зиял огромный страшный котлован!!! Вокруг – грязь и лязг работающих машин. Я заплакала...
Потом обошла стройку справа, и (о радость!) мой «зал» был жив! Запущенный, изломанный, но живой! Видно, что ещё этой весной цвели и липы, и сирень, и шиповник. Сквозь заросли пробралась к сцене и долго стояла, прислонившись к ней. Сердце моё разрывалось! Через год «зала» не стало, а сцена – жалкая, одинокая – стояла ещё несколько лет. Я приходила к ней, как к кресту на погосте...
О, как благодарна я судьбе за то, что несладкое моё детство одарила она красивыми добрыми людьми, старинным домом с блистающими окнами, благоухающим садом с яркими звёздами над ним и завораживающим пением соловушки!
Простите, простите, мои дорогие! Это счастье, что вы всё ещё есть – во мне!»
Людмила ДРОЗД,
г. Тюмень
