Тот самый вой собаки

Началась Великая Отечественная война 1941 года. Я тогда воспитывалась в Детском доме г. Каменска, Ростовской области. Так я была старшая и очень способная, то сидеть без дела мне не приходилось. Кроме всего, я выступала в Доме пионеров, потом в госпитале перед ранеными бойцами, где также стирали и сушили очень длинные бинты. Сушили руками на ветру. Потом меня пригласили выступать во Дворце культуры им. Маяковского, который еще достраивался. Меня несколько раз просили на бис и все добавляли музыку. Я очень устала, потому что меня вызвали выступать больную. А когда все вышли из зала во двор, оказалось, что пока я выступала, а в это время бомбили другую часть нашего Дворца. И тогда согласились оставить эти дыры, как памятник. Меня наградила бубном и лентами за цыганский танец. Вскоре эвакуация детского дома. Нас собрали в один большой состав нескольких детдомов, и куда повезли мы не знали. Лишь бы не бомбили. По дороге в Лисках наш состав бомбили. Нас всех вывели из вагона и сказали прятаться в овраге между деревьями. А там росли ягоды и боярка. Мы между бомбежками выскакивали и ели красную ягоду. Во время эвакуации мы все были голодные. Кормили кутьей из пшеницы один два раза в день без всего, без сахара, без масла. Но подальше от войны. Хлеба и воды не было. На одной остановке где-то долго стояли. Один мужчина из нашего эшелона пошел к паровозу напиться. Его и всех нас предупреждали, что пить эту воду нельзя - отравлена. Но мужчина не послушал и напился с паровозозаправочной колонки. И через несколько шагов упал. У него сильно раздулся живот и он так жутко кричал от боли, что мы все разбежались. И больше никто не пил. Мы долго ехали жаждой томя, наконец доехали до Пензы, а там нас уже ждала колхозная бричка - бочка с водой и нас первых напоили и дали воды сварить обед. Но кроме пшеницы у нас в д/доме ничего не было. Мы рады были - хоть вкусной холодной воды напились. Так добрались до места назначения, зерносовхоз «Маяк», Оренбургской области. Переночевав нас всех послали на поле полоть пшеницу. В обед нам что-то привезли покушать, а колхозные девушки нас разобрали по себе и кто кому понравился давали угощение — покушать. И так несколько дней. Меня с поля убрали в больничку, я вся опухла и кровь из носа шла. Поменялась директор детдома. Нам дали злую директора. После чего мое детство закончилось. Мне еще не было 13 лет.    После того как появилась новая директриса детского дома, резко изменился порядок. У нас не было игрушек, нам было по 11, 12 лет и нас называть стали взрослыми. Поэтому только работа на полях и подготовка к учебному году. Вместо игрушек у девочек были куколки, которых мы сами шили, а у мальчиков капканы, которыми они ловили сусликов. Тайком жарили на кострах и ели. Очень, очень хвалили. Директриса сама все это выбрасывала, если видела, а мы все прятали в печки. Однажды, во время очередной проверки, она поймала меня, когда я прятала в печку куклы. Мало того, что она их выбросила, так еще мне дала подзатыльник и выгнала на улицу босую в одном легком платьице и сказала, чтобы я больше не появлялась в детском доме. Погода была сначала пасмурная, а потом пошел мелкий, но теплый дождик. Я шла, куда вела дорога. Мимо проезжали подводы груженые, но никто меня не подобрал. Так к вечеру я прошла 12 км. И дошла мокрая до станции. Там было много народа. Все удивились такому чуду и подобрали меня. Обогрели, обсушили, накормили, когда узнали, что я из д/дома, помогли мне добраться до города Оренбурга в горисполком и там меня определили сначала в приемник, а потом учиться в железнодорожное училище в г. Соль-Илецк. Мне повезло. Поскольку я была очень способная и трудолюбивая, отличница во всем, то меня перевели на ускоренную группу. И в начале 1942 года я уже была самостоятельная. И работала слесарем-инструментальщиком на железной дороге в самом Оренбурге. Не много проработав слесарем меня направили учиться на старшего кондуктора в тех. Школу г. Казалинска Кзыл Ординской обл. Там мне было очень хорошо. Хорошее общежитие. Хорошее питание 3 раза в день. Учеба проходила каждый день, на работе железной дороги несколько рабочих не хватало, а вечером в техникуме теория, политзанятия и курсы медсестер 6 месяцев. Готовили для фронта перевязки, уколы. Но железная дорога сама требовала себе рабочих. И нас направили работать опять туда, откуда прибыли. Чтобы получить диплом или свидетельство об окончании техникума нужно было отработать на железной дороге 3 года. Рабочие руки были нарасхват, если они были хоть чуть-чуть специалистами. А мы, прибывшие из Казалинска, были самые молодые и грамотные. Нас сразу отправили в рейсы. И, представьте себе, меня-маленькую, в шинели, с винтовкой на плече, с двумя фонарями огромными, шагающую в самый конец товарного состава, чтобы охранять груз и следить за движением состава. Круглые сутки, в любую погоду, месяцами без смены. Менялись только составы, а бригады мало менялись. Людей не хватало. У кого были дома или родственники их меняли для рейсов, у меня ничего не было. И жила я то в кондукторском резерве, то опять в детском приемнике. Поэтому от рейсов с оборота никогда не отказывалась. Мне даже очень нравилось работать, по всему Советскому Союзу разъезжать. Все видеть, многое узнавать. Ведь я совсем не знала жизни. А особенно тогда, когда меня звали не по имени, а кричали старшой! Мы никогда не звали друг друга по имени, а по профессии. Один раз, это было уже в 1944 году летом или осенью, но было тепло. Меня вызвали везти Правительственный поезд. А я совсем глупая была, не любила пассажирские поезда. Да их тогда и мало было. Как приняла поезд и как добралась до конечной Оренбурга, только, когда вышла, а за мною два военных начальника и остановились напротив выхода из вагона, я тоже, увидев военного коменданта, шедшего к нам, держа честь стала смотреть в чем дело. Комендант сказал мне: «Иди девочка, твоя работа кончилась». А я, увидев, что из вагона вышел еще один военный, спросила: «А где же Правительство?» Это был Жуков маршал, это и был состав из трех вагонов Правительственный, а я его не считала Правительством. Вот такая была глупая. На платформе никого не было, кроме нас. И я ушла недовольная. Хотите верьте, хотите нет! Вой собаки. Первый раз это было в войну в 1943 г. Мы были в рейсе, и на одной станции я и поездной мастер нашей бригады ехали на одной платформе. Мы услышали вой собаки. Мастер закричал мне: «Старшой быстро посмотри голову собаки, куда она смотрит». А ехали мы мимо нефтебазы. Посмотрев, я ответила ему: «Подняла вверх». Мастер сказал мне: «Запомни это место», и испугался. Прошло какое-то время, приняв в Ташкенте другой состав, мы ехали обратно тем же путем, мимо той станции. Проезжая станцию, и подъезжая к нефтебазе, ближе за поворотом, я увидела дым, недалеко от моих вагонов. Никто на станции провожая нас не заметил. Но вспомнив слова моего мастера «пожар», я рискнула на полном ходу сорвать стоп-кран. И от резкого торможения я увидела на крыше вагона искры. Это горел в полувагонах хлопок, а рядом вагоны с открытыми крышами силитры и опять вой собаки. Когда все прибежали и увидели, быстро маневром расцепили вагоны с хлопком, а мы с силитрой в своем составе уехали. Пожар был погашен, а силитру после этого стали возить в закрытых вагонах и с усиленной охраной. И два года назад уже здесь был вой собаки соседской и у меня погибли два котенка. Их отравила другая соседка, как и обещала. А я не поверила, хотя видела, что собака нагнула голову вниз. Эта была «смерть», как рассказывал мне мастер. Теперь я верю в приметы воя собак.