Измена родине или избавление от плена

Среди сотен тысяч военнопленных сотрудники НКВД еще долгое время находили предателей ОТ АВТОРА: уже в первые месяцы Великой Отечественной войны остро встала необходимость особой проверки советских граждан, вернувшихся из плена. Особые отделы изучали всех возвращавшихся из германского плена и тщательно допрашивали, выясняя обстоятельства пленения, освобождения или побега. Такие строгие меры были вполне оправданы: разведывательно-диверсионные службы Германии массово вербовали советских пленных, которых обучали взрывному делу, основам радиосвязи и направляли в тыл Красной армии для совершения диверсий и ведения разведки. Работа по выявлению предателей не прекратилась и после окончания войны. В специально созданных фильтрационных лагерях тщательно рассматривали дела всех подозреваемых в измене Родине. Такие дела хранятся и в архивах УФСБ по Рязанской области, с них до сих пор не снят гриф секретности. Но сотрудники пресс-службы УФСБ согласились рассказать корреспонденту «Мещерской стороны» несколько историй о рязанских солдатах, добровольно перешедших на сторону врага. Семен Конев жил в Рязанской области недалеко от областного центра. В 41-м, когда началась всеобщая мобилизация, он категорически отказался идти в армию, за что и попал под суд. Его, отца большого семейства, отправили отбывать наказание в Кенигсберг. Тогда же, в 41-м, Кенигсберг оккупировали, а Семен остался на территории, занятой врагом. Так он попал в плен. В составе группы других пленных Семена вывезли на территорию Чехословакии, где он стал работать столяром на заводе. Позднее усердной работой и своим антисоветским настроем Конев заслужил доверие администрации, его назначили старшим по общежитию. В 45-м, когда Конев вернулся на Родину, его арестовали. В ходе допросов многочисленных свидетелей выяснилось, что Конев не только был комендантом общежития, но и работал на гестапо (германская политическая полиция в 1933–1945 годах, важнейший инструмент проведения карательной политики как в самой Германии, так и на оккупированных территориях. Обладала правом заключения в тюрьму или концентрационный лагерь без судебного решения. По итогам Нюрнбергского процесса 1945 года была объявлена организацией, использовавшейся в преступных целях. – Прим. авт.). Сам Семен рассказал следователю, как его завербовали: – С самого начала войны в мои обязанности входило следить за чистотой в общежитии. Однажды я подрался с переводчиком… За это меня отправили в гестапо. Там мне предложили сотрудничать, при этом добавили: «Откажешься – расстрел. Отсюда просто так никто не уходит». Семен согласился. Теперь к его обязанностям добавились новые: выискивать среди пленных настроенных против Германии, желающих сбежать, а также проводить антисоветские беседы. Следователи НКВД провели десятки допросов, чтобы установить, как Конев докладывал об антифашистских высказываниях пленных. Рассказывали, что у него, как у старшего по лагерю, был собственный кабинет, увешанный портретами Гитлера и других фашистских командиров. На допросах вспоминали и о том, как Семен выражался в отношении колхозов: – Жить в колхозах невыносимо, без них жизнь была бы гораздо лучше. Конев в ходе следствия не отрицал своей вины, как и того, что действительно всегда был противником колхозов и с самого начала войны не верил в победу Советского Союза, потому и в мобилизации участвовать отказался… Не раз во время пропагандистских бесед он заявлял: – Германской железной стены никому не сломить! Власовская армия несет освобождение от большевизма, и оно близко. После этих речей Конев обычно проводил сбор средств на нужды Русской освободительной армии (РОА, Русская освободительная армия – русские антисоветские войска в составе Вооруженных сил Германии. Неофициально РОА и ее членов называли «власовцами» – по фамилии их руководителя, бывшего советского генерал-лейтенанта Андрея Власова. – Прим. авт.). Конева приговорили к 10 годам лишения свободы за измену Родине. Однако впоследствии его дело пересмотрели. Согласно Указу от 17 сентября 1955 года «Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны», статью, по которой наказали Конева, заменили на более мягкую. Под действие этого указа попадали не все. Некоторые преступления пленных советских граждан были гораздо более серьезными. В 1945 году в Управление НКВД по Рязанской области поступили материалы по еще одному вернувшемуся из плена жителю области. Александра Зайцева задержали сотрудники СМЕРШа (советская военная контрразведка. – Прим. авт.) в июне того же года. Зайцев рассказывал следователям: – 10 октября 1941 года начались бои под Вязьмой. Я был командиром танковой бригады. У меня оставалось пять танков, когда нас присоединили к другой роте. Потом немцы начали сильный артиллерийский огонь, а нам приказали разбиться и частями выходить из окружения. Я с товарищем отправился в направлении Вязьмы. Мы блуждали до 14 октября. 14 октября выпал снег, а Зайцев и его товарищ прилегли отдохнуть в лесу. Проснулся Зайцев от сильных толчков. Он открыл глаза и увидел перед собой двух немцев с автоматами, которые приказывали ему встать. Его товарищ уже стоял, подняв руки вверх. На вопросы следователей о том, почему не предпринял попытки освободиться из плена, отвечал, что это было невозможно – любой шаг в сторону грозил расстрелом. Потом, как рассказывал Зайцев, его допрашивали, избивали и в конце концов отправили в Чехословакию, в лагерь Корбитц, где назначили полицаем. Позже, за усердную службу, – комендантом лагеря. На вопрос следователя: «Что входило в ваши обязанности?» – Зайцев отвечал: – В мои обязанности входило следить за порядком, за чистотой, за тем, как пленные выполняют работу. – Входило ли в ваши обязанности избивать пленных? – спрашивал следователь. – Нет, в мои обязанности избивать пленных не входило. Но по мере необходимости я применял физическую силу. Сотрудники НКВД выяснили, что Зайцев за время своей службы избил девять военнопленных, к некоторым применял пытки. Некоторых он избивал за то, что недостаточно чисто протирали оконные стекла. Других – за то, что подбирали очистки брюквы и прятали под подушку или пытались сварить и съесть. Некоторых бил за то, что пытались взять двойную порцию во время обеда… Свидетели, которых опросили следователи НКВД, рассказали, что Зайцев всегда ходил по территории лагеря с резиновым шлангом или кнутом – именно этими орудиями он избивал нарушителей дисциплины, своих соотечественников, советских солдат. Рассказали они и о том, как Зайцев «мыл» ледяной водой избитого до полусмерти пленного – тот после этого так и не пришел в сознание. Историю пыток рассказал бывший пленный, который копал могилу для погибшего от рук предателя. На заседании суда Зайцев признал свою вину. Суд приговорил его к 15 годам лишения свободы. Спустя годы сотрудники органов безопасности пересмотрели дело, но оснований для реабилитации или переквалификации статьи не нашли. Еще одно направленное в Управление НКГБ по Рязанской области дело касалось советского пленного, который принял присягу Германии и перешел на службу к врагу. Арсений Дубов окончил Подольское пулеметно-стрелковое училище и в 1941 году сразу отправился на Западный фронт командиром стрелковой роты. В Смоленской области полк, в котором он служил, попал в окружение, сверху дали приказ: прорвать кольцо. Дубов рассказал, что потерялся, отстал от своего расчета и, пока пытался нагнать, попал под обстрел. – Я думал – свои же стреляют, стал кричать: «Прекратите огонь!» Огонь прекратили, и я смело направился в сторону стрелявших, решив, что свои. Но оказалось – там немцы. В плену Дубова назначили работать возчиком: развозить обеды, подвозить дрова. Потом, по его словам, командир лагеря сказал: «Зачем образованному человеку работать с лошадьми?» – и предложил пойти учиться на курсы пропагандистов РОА. Дубов согласился. По окончании курсов Дубов отправился в распоряжение 35-й немецкой дивизии, где принял присягу и стал резидентом, на связи с которым были 20 агентов, выявляющих антигерманские настроения в рядах Русской освободительной армии. Вину Дубова доказали в рязанском Управлении НКГБ и направили дело в военный трибунал. Приговором суда Дубову назначили наказание в виде 20 лет лишения свободы за измену Родине. Жесткие проверки в фильтрационных лагерях, касавшиеся после войны каждого военнопленного, вернувшегося на родину, были вынужденной мерой. Среди них заведомо были вражеские агенты. Немцы активно использовали этот канал для засылки своей агентуры. Таким образом, создание в конце 1941 года по приказу наркома обороны фильтрационных лагерей для проверки освобожденных из плена было насущной необходимостью. К сожалению, данная тема крайне поверхностно и тенденциозно освещена в художественной литературе. У неискушенного читателя могло сложиться впечатление, что практически всех освобожденных из фашистских лагерей снова направляли в лагеря, но уже в советские. Это не так. Документально подтверждено, что осуждено было менее 3 % освобожденных военнопленных – по большей части это были власовцы и другие пособники оккупантов. После Победы на территории бывшего рейха находились миллионы советских граждан. Большинство из них были вывезены из СССР насильно: остарбайтеры, заключенные концлагерей, военнопленные. Но были и те, кто ушел с немецкими войсками добровольно, опасаясь возмездия за сотрудничество с врагом, и те, кто служил в созданных нацистами «национальных легионах», дивизиях ваффен-СС и РОА. В фильтрационных лагерях выявляли именно тех, кто был виновен не просто в сотрудничестве с нацистами, а в конкретных преступлениях. Колоссальная работа, проделанная тогда сотрудниками органов безопасности, как раз и была направлена на расследование таких преступлений и выявление настоящих изменников Родины. Врез: «Потом, как рассказывал Зайцев, его допрашивали, избивали и в конце концов отправили в Чехословакию, в лагерь Корбитц, где назначили полицаем. Позже, за усердную службу, – комендантом лагеря». Марина КОМИССАРОВА, Рязань