"Тогда я и решила: пусть лучше ребёнок умрёт, чем будет расти выслушивая оскорбительные сплетни о матери"

Предательство завистливой подруги стоило Варваре жизни ребёнка, семьи и простого женского счастья.ОТ РЕДАКЦИИ: в редакцию "ОМа" пришло письмо от нашей читательницы Варвары Хлебниковой. В нём она рассказала трагичную историю о своей единственной любви."До тридцати лет я жила в районе вместе с родителями. Уехать в город меня заставила череда событий, начало которой тогда я считала самой невероятной удачей в моей жизни, но на деле всё вышло совсем иначе.Что такое деревенская жизнь для женщины? Работа по хозяйству с утра до ночи, да уход за стариками-родителями. Толковый мужчина в любой деревне в диковинку. Все женатые больше пьют да бездельничают, а про свободных и говорить не приходится. Однако появлялся у нас время от времени один паренёк, жил неделю-другую в покосившемся домишке на окраине деревни, да и исчезал опять. Общался мало с кем, но бабы до него были охочие. Ещё бы - не пьющий, статный, работает механизатором на полях. Звали его Семёном. Уж не знаю, как так вышло, но глаз он положил именно на меня. Однажды во время уборки хлеба подошёл ко мне (я воду черпала из колодца) и говорит, мол, дай красавица воды напиться. Попил, посмущался и ушёл. Комбайны ушли за лес, я думала, опять в деревне долго не появится, а к вечеру слышу - калитка скрипнула, вышла на порог, а там Семён. Смотрит на меня да с ноги на ногу переминается, только слышно как шнурки на ботинках трещат. "Чего тебе, - говорю, - воды напиться?" А он ответил: "Нет, Варь, глазам моим напиться дай". Так всё у нас и началось. Бабы в деревне дружные были, завидовали, конечно, но и счастью моему рады были. Больше всех, как мне тогда казалось, радовалась за меня моя лучшая подруга - Анюта. Мы с ней одногодки были, в одном классе вместе учились. Аня слыла первой красавицей у нас, ей мужики проходу не давали, как бабы Сенечке до меня. "Экого молодца, - часто говорила она, - ты выхватила Варюха. Я б за такого и убила бы". А потом мы всегда вместе смеялись.С Сеней мы справили год, о свадьбе речи не заходило, да я и не настаивала. Думала, зачем это всё, если нам и так хорошо? Родители, ясное дело, намекали, особенно отец, мол когда, Варюша, погуляю на свадьбе твоей? Но к Семёну относились хорошо, говорили, мужик он честный, одну меня не оставит. Жил он всё ещё у себя, как был в деревне, но заботился о нашем хозяйстве. Утром проснусь - слышу, во дворе топор стучит, - Сеня приехал, и бегу к нему в ночнушке. Так проходил день за днём. Одну неделю он был в нашей деревне, а другую проводил где-то в окрестности, говорил, родители у него там живут, одних оставить не хочет. Родителей его, кстати, я так ни разу и не видела. Опять же по наивности своей не искала знакомства. Летом Сеня убирал поля, зимой также кочевал из деревни в деревню. Весна и лето прошли тем же чередом. А ближе к осени на второй год нашего счастья я забеременела. Семён у родителей был в это время, когда узнала. Счастью моему конца не было, впервые задумалась о замужестве, о семье, начала строить планы, думала, подправим Сенину избу, будем жить вместе, родителей его заберём к себе, мои опять же недалеко. Долго я не говорила никому о беременности, хотела, чтобы он первый узнал. Прошла неделя, другая, а его всё нет и нет. Не выдержала я, да и рассказала Анюте за чаем, полагала, разделит моё счастье, пока Сенечка задерживается. А она вдруг нахмурилась, поставила чашку на стол да к окну отвернулась. У меня внутри будто что-то оборвалось, руки задрожали, сердце к горлу подкатило, я сама свой голос не узнала, когда спросила: "Что не так, Анют?". Подруга посмотрела на меня, да и говорит: "Дура я, Варюх, расстраивать тебя не хотела". Сама не знаю отчего, но у меня вдруг потекли слёзы. Начала гадать, не случилось ли чего, почему Сенечка задерживается? А Аня продолжала: "Ты думаешь, почему он тебя замуж не зовёт? Куда он ездит? Ты знаешь? А спрашивала?" Я сквозь слёзы: "К родителям, мать у него больная..." А Анюта рассмеялась как-то не добро и бросила: "Так померли они давно, жена у него там, и детишки". Плачь у меня в глотке так и застыл. Вышла я на крыльцо, не помню, как по порожкам спустилась. Шла долго, шла и думала, от чего, правда, он не женился на мне за эти два года? Начала вспоминать, как внезапно он иногда исчезал, не успев попрощаться, как стыдливо отводил взгляд, когда отец называл его "зятьком", как неохотно рассказывал о родителях. Да и на что я ему сдалась такая? Он же на пять лет меня младше. Сама не заметила за этими мыслями, как вышла за деревню и очутилась в поле. Пока шла, где-то потеряла сланцы и былинки убранной Семёном пшеницы кололи мои ступни, но боль из ног уходила прямо в сердце. Я там же и упала, заголосила по-настоящему, наверное, впервые в жизни. Ревела и сжимала в руках пучок былинок, таких же жёлтых и твёрдых, как волосы Сенечки. Плакала, и казалось мне, что это я его по голове глажу, а не былинки: "Сеня-Сенечка, за что ты так со мной?". Потом долго сидела в поле и говорила себе: "Не долгим было твоё счастье". О ребёнке даже не вспоминала, пока солнце не зашло. А как увидела кроваво-красный свет гаснущего солнца, так во мне всё будто и вспыхнуло. И не было уже никакой любви, не было жалости к себе, осталась одна ненависть. Тогда я и решила: пусть лучше ребёнок умрёт, чем будет расти выслушивая оскорбительные сплетни о матери.Вернулась в деревню, рассказала о своём решении Анюте, та всплакнула, начала просить прощения, а я и слушать не стала, в чём, говорю, ты виновата? Это он во всём виноват. Наутро сухо попрощалась с родителями, сказала, что еду к сестре в город повидаться. Сунула под дверь Семёну записку, где сказала, куда и зачем поехала, писала, как он мне отвратителен, как жжёт меня изнутри его ребёнок и как я рада буду из себя выскоблить то единственное, что во мне осталась связанным с ним. Хотела, чтобы ему тоже было хоть чуточку больно, если, конечно, он ещё мог что-то чувствовать после того, что со мной сделал.В городе поведала обо всём сестре, та долго плакала и просила оставить ребёнка, говорила, не глупи, тебе не нужен, дай я выращу. Сестра была намного старше меня, ни мужа, ни детей своих у неё не было, но я уже твёрдо настроилась на аборт и о ней совсем не думала. Врачи сказали, что срок уже большой, и после аборта у меня уже никогда не будет ребёнка. А я, глупая, и ответила: "тем лучше". После операции сестра меня не отпустила, упросила остаться у неё. Сама съездила к родителям и всё объяснила, вернулась в слезах, но мне ничего не сказала. О Семёне я больше не вспоминала. Первые дни ночью просыпалась, хваталась за живот, чувствуя себя опустошённой, но потом и это прошло. Устроилась в школьный буфет неподалёку от дома, за работой все плохие воспоминания выветрились как песок на ветру. Прошло десять лет, в деревне я не бывала и не хотелось мне туда возвращаться, боялась, что вид родителей заставит меня всё вспомнить. А потом пришла новость - отец умер. Стыдно мне стало, что я вот так исчезла из его жизни.На похороны мы не успели, через день только приехали. Деревня измельчала, дома все покосились, Семёнова изба вся бурьяном заросла. Пьяные мужики только были прежние. Стояли как всегда у дома Капитоновны и звенели мелочью, перекладывая её из одной дрожащей ладони в другую, на бутылку собирали, дымили вонючими папиросами. Один из них - лысый, беззубый, со сбитым носом вдруг шагнул мне на встречу, руки протянул, глаза на мокром месте. Сунула ему мятый полтинник и не глядя пошла к дому. Погоревали с матерью, сходили к отцу на могилу, я долго плакала и шептала: "Так ты и не погулял на моей свадьбе". Решили маму с собой в город увезти. Перед отъездом я захотела повидаться с Аней, но мне сказали, что она уже давно в райцентр перебралась, вышла там за шофёра главы администрации. Проводила сестру с мамой на автобус, а сама направилась в райцентр. Нашла Анютин дом. Она совсем за эти десять лет не переменилась, даже будто ещё красивее стала. Мне она то же самое сказала, но я понимаю, что это совсем не так. Поговорили о всяком, и вдруг замолчали. Долго смотрели в кружки со спитым чаем и не решались заговорить. Обе знали о чём сейчас пойдёт речь. "Помнишь... - начала она". Я ответила: "Помню". Снова помолчали. Анюта вдруг пригорюнилась и, как тогда, сказала: "Дура я, Варюх..." Я лишь натянуто улыбнулась, да улыбка эта так и застыла у меня на губах, когда она продолжила: "Позавидовала я тебе, Семёна оклеветала, не было у него никакой семьи, мать он хоронил тогда". И дальше как в тумане помню, окаменела вся, слёзы потекли сами собой, в чашку капают, а Аня продолжала о том, как я уехала, как молва пошла по деревне. Как Семён вернулся и первым делом ко мне зашёл, а отец его выставил, после чего и разболелся сердцем. Как Сеня записку нашёл, как в город рвался всё меня искать, да родители адреса так и не дали. Как ходил хмурый по полю и по ночам бил стёкла у себя в доме. Как вдруг исчез на два месяца, а потом вернулся пьяный. Мой никогда не пьющий Сенечка и пьяный! С деньгами приехал - родительский дом продал. Как в месяц эти деньги промотал, собирая всех деревенских пропойц вечерами у себя, как в тюрьму на три года попал за пьяную драку с собутыльниками. Вспомнила я того лысого мужичка со сбитым носом, как он глядел на меня, а я возьми да и сунь ему деньги. Подняла я глаза на Аню, а к ней на колени ребёнок испуганный просится. Обняла она его и шепчет сквозь слёзы: "Говорила я тогда, что убила бы за такого как Семён, вот дитя твоё и убила". Вышла я молча из дома, да так больше никогда её и не видела. Ехала в город, за окном мелькала вызревшая пшеница, махала мне на прощание своими белокурыми колосками. Где-то на окраине поля не спеша двигались комбайны и через поле шла к одному из них баба с бидоном. И чудилось мне, будто это я молодая иду, вот-вот жатка на комбайне остановится, откроется дверь и спрыгнет ко мне с лестницы Сенечка, я протяну ему бидон, на, мол, напейся. А он отведёт его в сторону, схватит меня за плечи и скажет: "Нет, Варь, глазам моим напиться дай". Варвара ХЛЕБНИКОВА, Орёл