Эксклюзив! Себежская пуща раскрыла через 100 лет тайну Кордона Юндзилля!
ОТ РЕДАКЦИИ: в прошлом году журналисты народной газеты «КурьерЪ» совершили разведку боем в Себежский парк, детально исследовав уголки природы, которые увековечил в своих рассказах Владимир КОРСАК (1886-1973).
Писатель-натуралист родился и жил на Себежской земле в имении Аннинское, изучил не только псковское и белорусское Поозерье, но Среднюю Азию, Персию и горы Гиндукуша. Наша задача была нереальной: обнаружить через 100 лет в современном Парке тропы, по которым хаживал Корсак. Но мы сделали это!
Вместе с краеведом Романом Черновым, комиссаром «Губернского автодесанта» Геннадием Ильиным и опытными инспекторами парка Владимиром Дюбовым, Олегом Лупановым нашли исчезнувшие в Осынской пуще деревни Заозерье и Боровые, кордон Юндзилля (себежане называют его – кордон Юнделя), Копоты, Большой мох, Серебряное озеро, Зеленец, Тёмные острова (они и сейчас есть на карте ГУГЛа)... Услышали про Щолбеницы, Разливы, Буз, Дальницу, Копоты...
А ещё перепроверили факты из рассказов писателя «Солнечная песнь», «Отголоски былых времён» о проводнике ЮНДЗИЛЛЕ, крестьянине БОРЕЙКО (нашли родню) и 113-летнем старике ГЕРАСИМЕ. Последний лично видел, через два года после нашествия Наполеона, на островах Поозерья гигантских ящериц-крокодилов («Под Себежем до XIX века жили в болотах лютые твари», «КрЪ», №77/2019 г., №17/2021 г.), но давайте забудем об этих рептилиях на сегодня.
Власти нас поддержали
Главное – мы убедились, что себежские озёра с глухариными токами (в тех же Копотах) не изменились и через век, поэтому слова писателя о Пуще – идеальная подсказка для учёных и туристов.
– Такие сравнительные исследования надо продолжать и дальше, – подчеркнули нам по горячим следам ведущие специалисты заповедника. – В первую очередь для создания новых экологических маршрутов.
Как результат, наши поиски были одобрены администрацией Псковской области в рамках развития спецпроектов по экологии и поддержке СМИ.
Снова в путь!
Но в этот раз нам захотелось узнать больше о героях и проводниках писателя. Краевед Роман ЧЕРНОВ вновь совершил литературный подвиг и впервые в России перевёл с польского Себежские рассказы Корсака: «На токах (1923), «На осинниках» (1906), «На Красную горку» (1905). И что бы вы думали – все напрямую связаны с нашей землёй: Аннинским, Осынской пущей и, естественно, современным Национальным парком. Согласитесь, уже интригующе?!
В очерках Корсака – проникновенные строки про чарующие уголки себежской земли (описания эти по стилю не уступают Паустовскому, Пришвину!). Кроме того, даны великолепные портреты проводников.
Хочу подчеркнуть, что все рассказы художественные и фамилии героев менялись. Однако факты вещь упрямая. Нашего Юндзилля везде можно узнать! Отшельника «выдают»: портретное сходство, родная природа, любимые охотничьи словечки и, конечно же, медведи...
– Это, определённо, звенья одной цепи, несмотря на то, что рассказ «На токах» написан почти на 20 лет позже, – подчеркнул краевед Роман ЧЕРНОВ, когда принёс в редакцию свои переводы. – Меня самого не покидала мысль: не Юндзилль ли это? Официально доказать пока не могу. Разве герой узнаваем по числу убитых медведей в «Лесном костре». Правда Корсак называет его Грэгор Wolk. В польском языке нет такого слова, в белорусском – это определённо волк. Зато в польском есть слово wolek, то есть долгоносик. И именно так описывал Корсак своего Юндзилля раньше.
В подтверждение мыслей краеведа приведу строки из рассказа Корсака: «Появился старый лесник Осынской пущи – Юндзилль, высокий и худой как палка, немного сутулый, с длинными седыми усами и таким же кружком волос, окружающих опалённую солнцем, до цвета тёмного красного дерева, лысину. От его фигуры исходило дивное охотничье веяние.
При виде её перед глазами тут же представал уединённый уголок лесов, всплывали седые мхи пустынного ельника, заросшие дикие дебри вечного леса… Я видел на фоне неба его породистый профиль с тонким длинным носом, со свисающей изо рта почерневшей трубкой, порождающей лёгкий туман дыма».
Сразу замечу, у меня, как у журналиста, нет никаких сомнений, что перед нами легендарный отшельник и лесник Юндзилль! Мало смельчаков в те и наши времена, готовых пойти на медведя один на один. Предлагаю читателям убедиться в этом…
Себежане – о Юндзилле
В прошлом году мы нашли в деревне Клёсино экс-лесника Александра БОРЕЙКО – родственника одноимённого крестьянина и проводника Корсака. Во время беседы хозяин дома неожиданно поведал нам о герое:
– А ещё старожилы рассказывали о вашем Юнделе (правильно ЮНДЗИЛЛЕ. – Ред.), что жил он недалеко от белорусского тракта, следил за ним, был настоящим охотником и ходил с рогатиной на медведя, – обескуражил и одновременно обрадовал нас Александр Владимирович, словно чуя, что это наша первая и последняя встреча (увы, сейчас собеседник уже на небесах, вечный покой ему). – Однажды во время охоты, когда зверь встал на задние лапы, напарник отшельника «наложил в штаны» и убежал, а вот Юндель не испугался, вонзил в зверя рогатину и убил ударом ножа прямо в сердце. Так вспоминали наши старики, а что из этого правда, что нет, решать вам.
Замечу, что современный Борейко не мог читать на польском рассказы Корсака, не знал и про переводы Романа Чернова.
И вот уже в новом очерке «На осинниках» встречаем почти аналогичные слова у писателя.
– А много ты забил медведей? – спросил Корсак.
– А кто их знает, сколько всего, – ответил Юндзилль. – Если вести счёт от того медведя, что я топором забил (когда пан-граф Виельгорский дал мне этот шёлковый шнурок, и я после каждого заваленного зверя стал завязывать узелок), то получится около 47. Но и до этого, должно быть, штук за 30 было.
Как-то раз приехали ко мне (из Себежа) два господина. Я их проводил до берлоги, находившейся под вывернутым деревом, и начал шуметь. Медведь лоб выставил, бурчит, фыркает, не хочет вылезать. Я им: «Бейте, господа!» Куда там, один за другого спрятался и смотрят то на меня, то на медведя. Тот как выскочит, мои господа сразу бросили заряженное ружьё, а сами – в ноги. Я как дал по медведю – так труп. Потом пришли, бледные, трясутся. Увидели, что медведь убит, старший дал мне сразу 25 рублей: «Не рассказывай только никому, как оно было, скажи, что это мы медведя забили». А, нехай себе, Бог с ними...
Согласитесь, и дилетанту понятно, речь об одном и том же охотнике.
Спас пана-графа и остался в Пуще
Дальше больше – нам с Романом Черновым удалось систематизировать и другие факты из биографии Юндзилля, о которых никто в родном Себеже ещё и не знает.
«Весна 1904 года была поздней, глухари едва начинали токовать. Я хотел выбраться за ними в Клёсинский лес.., поэтому решил пойти к «одынаку» (отшельнику) Юндзиллю, о котором слышал, что он знает Осынскую пущу, как «собственный карман», и является отличным охотником.
Для сведения: Юндзилль 35 лет жил в лесу, в 15 верстах от ближайшей деревни и жил, главным образом, с охоты.
– Истории эти меня сильно заинтересовали, и я захотел с ним познакомиться. В первое воскресенье после Пасхи, взяв в сумку много патронов и съестных припасов, отправился… до Разливов – места жительства Юндзилля. Мы выехали на обширную поляну, посреди которой протекал ручей, а на другой – стояли халупка, амбарчик и хлев. Перед хатой, на огромном пне, сидел абсолютно седой старик и скоблил ножом ветку можжевельника.
Это был старик среднего роста, седой, с большой круглой лысиной и густыми белыми усами; бороды не носил. Лицо тёмно-коричневого цвета, обильно покрытое морщинами, особенно на висках, что придавало ему добродушное выражение. Одет в рубаху из грубого полотна, подпоясанную ремешком, бурые с полосами брюки и длинные, выше колен, сапоги.
В хате нас встретила его жена-старушка, и сразу начала хлопотать у огромной печи. Просторная изба была разделена на две части ситцевой занавеской. В меньшей находились кровать и несколько сундуков, в большей, более светлой, под окном стоял стол, выкрашенный в красный цвет и белый лакированный шкаф. На стене висела волчья шкура с двумя скрещенными ружьями (одно- и двуствольным), огромная охотничья торба и старая солдатская сабля. Между двух окон – большой образ Остробрамской Божией Матери (фото см. выше), перед которым горела свисавшая с потолка лампадка.
Корсак стал расспрашивать старика, как и почему он здесь живёт.
– Вот, в старые времена, должно быть лет 30 будет, как я тут осел, и осел по собственной воле, – начал Юндзилль. – Тогда ещё жил пан-граф Виельгорский, вечная ему память, хороший человек, я у него за лесника служил. Была как-то объявлена облава зимой на медведя... в 300-х метрах отсюда (здесь тогда всё было заросши лесом). Поставил я пана-графа на лучшем месте, сам встал рядом. Пошли. А медведь взял и на пана-графа полез. Вижу: пан-граф целится-целится, стук раз – мимо. Медведь поднялся на задние лапы и на него, пан-граф ещё раз выстрелил – и снова ничего. Медведь уже почти что лапой достаёт... Всё было плохо, подбежал сбоку, да как хватил зверя топором по голове, тот так и завалился.ъ
И пан-граф говорит мне: «Жизнь мою спас, рискуя своей; чем я тебе отплачу? Проси, что хочешь». Я и попросил, чтобы позволил мне остаться здесь до конца жизни. Пока пан-граф жил, был у него за лесника, да и позже позволили мне остаться.
Тут в Пуще спокойно жить. Имею довольствие, а на одежду и на что иное потребное сам заработаю. Ещё достаточно зверя. Прошлой зимой одних только вевежыц (белок) и горностаев на 30 рублей забил и трёх куниц... Хорошо тут жить!»
А сейчас что?
Что касается наших дней и Кордона Юндзилля, то сотрудники Парка установили здесь броский указатель. Мы прогулялись вокруг со своими проводниками – фундамента хаты, амбарчика и хлева, естественно, не нашли. Зато увидели поляну, заросшую стройными берёзками, и множество ям, выкопанных то ли зверями, то ли чёрными копателями в поисках «трофеев» отшельника... Но поблизости был лишь упавший ствол старой берёзы с ликом «лютого зверя».
Чуть дальше – чёрный камень, на котором «сиживал» Юндзилль. Правда, теперь исчерченная прямыми линиями и природой каменюка вбита в советские времена военными в обочину учебной обходной дороги.
На прошлой неделе я рассказал нашему проводнику Владимиру Дюбову о своих новых сравнительных «походах» в Пуще. И услышал в ответ новые факты про Кордон Юндзилля, например, о существовании рядом небольшого озерца, где не мог не бывать отшельник. И нам всем туда очень захотелось сходить.
Завещание: как же бросить Пущу?
Ближе к концу не могу не привести слова Юндзилля о родном Себежском крае и нашем месте в этой жизни (из рассказа «На Красной горке»).
– А сын Ваш чем занимается? – спросил Корсак.
– О, сын мой инженер. Ещё старый пан-граф его на воспитание взял. Инженер – 3000 рублей жалования, и мне часто присылает. Вот и то второе ружьё, что панич у меня видел на стене, он подарил. Прекрасное ружьё, бьёт как пушка. Сын мой женился, у него четверо детей, не раз говорил, чтобы я к нему в Ригу перебрался. Но я не захотел! Не смог бы выжить! Мне там всё одно, как рыбе без воды.
Приехал как-то раз – совсем большой пан; я подумал, что сам губернатор. А как начал рассказывать, что делает, с какими господами большими обедает, у меня аж душа запрыгала от радости...
Но сам думаю: а как же так бросить мне Пущу?! Никогда сюда не вернуться? Не слышать гона, или скакать (по кочкам болота) к глухарю? Нет, так нельзя, и остался!
Здесь я счастливый, а там что? Не удобства и не перины мне нужны для счастья... Счастлив я, когда весенней порой вечером пойду на вальдшнепа, или рано утром услышу, как затрещит и закричит глухарь.
Осенью счастлив, когда стою где-нибудь в лесу и слышу гон моего Жучка. Зимой – когда соберутся здесь господа на медвежью охоту, выбирая: кто может её устроить? И все кричат: «Юндзилль! Он лучший!» А как начнётся охота и господа «бах-бах-бах-бах» и, наконец: «Готов! О-хо-хо-хо!». Вот тогда я счастлив!
Или когда по тропе за лосями придётся на лыжах мчаться – в день часто вёрст 50-60. Замается человек, вспотеет как собака, но счастливый, и весело так на душе, что хочется танцевать. А в городе, может, поначалу было бы и хорошо, но позже – не выдержал бы!
Взгляд вперёд
Ну, где вы ещё услышите такого Юндзилля? Хоть сейчас портрет пиши маслом или в Нейросети выискивай (см. фото отшельника выше. – Ред.), встречай туристов и веди на кордон по тропам писателя. Всё это рядышком! Чем не подарок нам на блюдечке с голубой каёмочкой экологического проекта от писателя Корсака?
Остаётся надеяться, что руководство в Москве, учёные и специалисты Себежского национального парка оценят важность итогов этого «губернаторского» сравнительного десанта-расследования и увидят в забытом «Юнделе» настоящего героя Парка-Пущи. А ещё пригласят в гости Романа ЧЕРНОВА – первооткрывателя тайн Корсака и Юндзилля. Ну и про ФОТОохоту для газетчиков не забудут – чем не продолжение традиций XIX века, только на новом уровне и в нашем столетии.
Не сомневаюсь, если ещё читатели прочитают размещённые ниже строки из рассказов Корсака, то узнают новые факты из жизни героев и найдут удивительные параллели. А это сослужит добрую славу Парку, экологии и туристам. Ведь подобные чудеса всегда захочется слышать и видеть воочию. Добро пожаловать в Себеж и её Пущу!
Олег КОНСТАНТИНОВ,
Роман ЧЕРНОВ, перевод с польского.
Псков – Себеж – Пуща – Кордон Юндзилля
P.S. Накануне в Себежском национальном парке в Музее дров прошёл наивкуснейший фестиваль «печёной картохи». Почему бы на будущий год не дополнить его от старых и новых проводников Пущи блюдами по рецептам столетней давности? Смотришь, а там и до отдельной экспозиции про нашего героя Юндзилля рукой подать.
Себежские рассказы писателя Корсака
ОТ РЕДАКЦИИ: в продолжение расследования «Себежская пуща раскрыла тайну Кордона Юндзилля» публикуем самые яркие фрагменты из рассказов писателя-натуралиста Владимира КОРСАКА о природе и героях Осынской пущи (ныне Себежского национального парка) в переводе псковского краеведа и исследователя Романа ЧЕРНОВА.
На токах…
О.К.: о глухарях, охотниках и богатствах Пущи.
«Широко расправила весна свои вдохновенные крылья над белорусской землёй (до революции Себеж входил в Витебскую губернию). На почерневшей, размокшей земле начинала пробуждаться жизнь…
Шимон ЛЕВЧУК (литературный образ, на самом деле здесь и далее КОРСАК. – Ред.) рвался к действию, потому целыми днями бродил по лесу. Его по очереди сопровождали лесники, проводя по своим лесным участкам, пользуясь существующими дорогами и тропками Осынской пущи.
Так, он видел высокоствольные великолепные сосновые боры, такие серьёзные и величественные, как интерьер готического собора... Видел тянущиеся на десятки вёрст мхи (мшары), поросшие карликовой сосной, усеянные большими и меньшими озёрами, настолько глубокими, что самая длинная жердь не могла бы достичь дна (именно в таких водах как раз и были обнаружены проводником Герасимом ящерицы-крокодилы. – Ред.)…
Чуткой душой натуралиста Корсак угадывал несметные богатства, чувствовал множество научных исследований, ожидающих зорких и охочих человеческих глаз, посвящённого в жизнь Пущи.
***
Неподалёку, где-то за тёмной стеной мрака, отовсюду пробирающегося к огню, Грэгор ВОЛК (это ЮНДЗИЛЛЬ, здесь и далее. – Ред.) трещал ветками, которые собирал на дрова, и на лёгкое трепетание кур либо стук крехтунов не обращал внимания. Вдруг внезапно раздался звук резкий, чёткий и двойной, как звонкий хлопок кастаньет. Старик схватил Корсака за руку.
– Певец! – шепнул он.
Голос повторился раз-другой, замялся... снова ускорился.
– Как думаешь, панчик, утром вместе пойдём? – обратился он к Корсаку. – Не-е-ет! Смотрел я на пана, сидящего на подслухе, и вижу – есть у тебя чувство леса. Нехорошо начинать с того, чтобы по пятам, в спину смотреть. Идти тебе, панчик, нужно самому, ток послушать и учиться. Забить, может, не забьёшь, но это ничего – «поспеешь» их ещё набить, а смак так будет лучше.
Корсак не ожидал в простом человеке отыскать чувства, настолько родственные себе самому.
– Да, видал я городских охотников, что проведи его к самому месту, а лучше, когда заранее глухаря к суку привяжешь, чтобы не сбежал, – продолжил собеседник. – И знать хочет сразу: наверняка забьёт ли, как будто в курятник сходил! Чертовски «дорог» такой охотник! А по-моему, большая радость от того, что идёшь ты себе в лес, а не знаешь, кто тебе попадётся. Надо, так выстрелишь, не надо, посмотришь только на него и порадуешься.
***
Вдруг, словно помпезные фанфары оркестра, полились широкой волной звучные аккорды. Звучные, как рёв боя, проникающие в самые дальние уголки Пущи.
– Журавы, – сказал старик по-белорусски. – Север отмечают.
Снова закричали журавли на моховом болоте, и радостный их клич покатился по лесу. А когда звучные голоса раздались в третий раз, Юндзилль сказал:
– Пора уж, день просыпается. Сейчас начнут петь.
***
Вот и мочар (болото. – Ред.). Колотящееся как молот, сердце Корсака замерло на мгновение и сжалось болезненным спазмом. Нога, застрявшая во мхе, на которую опиралась тяжесть всего тела, затекла… И вдруг, словно снежная лавина, загремели могучие крылья срывающейся птицы. Глухой грохот полёта отдалялся, слабел и, наконец, замолчал вдали…
Бедняга понятия не имел, что эта громкая тревога крыльев первого испуганного глухаря насторожила других петухов. Что все они теперь сидят с вытянутыми в форме бутылки шеями.. Что только после доброго часа тишины мог бы установиться покой на наэлектризованном токе. И красивые птицы СНОВА без забот начали бы продолжение концерта!
***
К счастью, охотничья неудача не испортила настроения. Вскоре он заметил фигуру большой птицы. Услышал тихое басовое кудахтанье, от которого вытянутое горло птицы двигалось и слегка колебалось.
– Не бойся, красотка! – подумал Корсак про себя, лаская взором бархатистую фигуру птицы. – Я не причиню тебе вреда. Я предпочитаю такую встречу с тобой, нежели жестокую охотничью победу над твоим трубадуром.
А глушица отвечала ему тихим, спокойным – «так, так, так»...»
На осинниках
О.К.: 1905 г., про волков, записано на Чёртовом острове.
«Бывают дни в сентябре, когда солнце, уже не палящее, бродит по небу без облачка и золотыми лучами освещает деревья, облачённые в осенние одежды чудных красок и серебряные нити паутины. Наполняет воздух и отражается своей белизной от синевы неба, настолько чистого и тёмно-сапфирового, какого никогда не происходит летом. В такой вот день я выбрался в Клёсинский лес, чтобы поохотиться в «осинниках» (д. Клёсино, на востоке от озера Аннинское, есть и ныне. – Ред.).
Плыл один на небольшой лодочке «душегубке» (дубица)… Передо мной расстилалась обширная водная гладь, посреди которой лишь кое-где торчало какое-нибудь дерево. Это было так называемое Брунище. Влажное, даже в самое сухое лето, болото; осенью, из-за подъёма уровня рек, полностью залито водой и представлялось единым огромным озером. Для ночлега я выбрал знакомое место посреди мха – Чёртов остров, тем не менее, ночевать там было крайне удобно под раскидистой елью, ветви которой спускаются до самой земли, образуя подобие шатра. На опушке леса увидел разож-жённый большой костёр. Кто мог бы описать мою радость, когда я узнал уже знакомого читателям Грэгора Одынака (отшельника Юндзилля. – Ред.).
Над огнём висел подвешенный на палке чайник, в котором готовилась вода... Через 5 минут я имел перед собой кружку, наполненную горячим чаем, а в руке – огромный кусок хлеба с маслом и кусок сала. Спросил Юндзилля, как дела?
– Слава Богу, всё хорошо. А почему ж панич не был на облаве в Липниках?
– Времени не хватило; говорят, много забили?
– А как же ж, 8 штук положили! Приехал урядник: миленький, голубчик, устрой облаву, так я и пообещал, хоть и далеко.
– Да, это около 30 вёрст?
– До Красного пня – 35 и там 3 версты. Но ничего, вечером-то пошли мы с ним, как его – ага! – с Титом из Яковлева (деревни севернее Идрицы, есть и сейчас. – Ред.). Я завыл, а там целое гнездо волков, как запели, это как раз между Большой дорогой и Липницким полем возле Глухого озерка...
Собралось нас штук 100 облавников и 30 охотников. Поставил я их на дороге, что из Идрицы. Только старый волк вырвался, и то прямо через поле у деревни. А нехай его лихо! Умная бестия. Вот Тит, тот двух молодых забил и одного дьячок из Коссово. А мне так старуха попалась. Живучая такая бестия...
Собеседник встал, взял охапку хвороста и подкинул в костёр (вдруг рядом зарычал его пёс Жучок, и старик взял его за ошейник). Желание спать покинуло меня.
– Вот так же точно раз ночевал лесник в Орловицком лесу. Тогда была весна, и пришёл медведь, лесник выстрелил, но промазал, а медведь всё лезет! Так он схватил головню из костра – прямо в глаза да в ноги...
Раньше у меня был пёс, хороший, и тоже медведь пришёл, так сорвался. Я и звал его, нет, возится где-то, лает, потом слышу, завыл, и тишина. А на следующий день нашёл, весь как есть порванный. Вот честно, я аж плакал. Так теперь, как только пёс в ночи зарычит, я его за ошейник: погоди, не лезь куда не нужно.
В утренней мгле даже треск костра казался каким-то приглушённым… Собрали вещи, не прошли и 100 шагов, как мой проводник остановился.
– Видишь, панич, а вот и «он» прошёл, – шепнул старик.
Присмотревшись, я увидел след медведя.
– Не очень большой, пудов 8 будет. А вон, гляди, панич, пень развалил. Муравьёв искал, шельма.
Действительно, в каких-то 50-ти шагах был виден трухлявый, свежеразрытый берёзовый пенёк.
– А может, пойти по следу? – спросил я.
– Куда там, чёрт его знает теперь, где он, может здесь, а может уже в 20 верстах, он здесь давно прошёл, даже пёс не чует. Пойдём на Гребёл (мыс, полуостров у озера Аннинское. – Ред.), там скорее кого-нибудь найдём.
Но вот что, иди, панич, вдоль реки и как будет на самом берегу большая сосна, тогда нужно будет повернуть налево, там есть небольшая тропинка до самого Гребла и там, забравшись наверх, будет полянка, вот туда сам иди, а я обойду от Большого мха и если погоню кого, то там и будет.
Мы разошлись… С вершины этого взгорка открывался прекрасный и впечатляющий вид; везде, насколько хватало глаз, был виден один только дикий лес, во все стороны леса и леса, кое-где только пересекаемые широкими полосами мхов».
На Красную горку
О.К.: 1904 год. Клёсинский лес. Большой мох.
«Юндзилль снял со стены свою одностволку – капсюльное ружьё 8-го калибра с 8-гранным стволом из прекрасной дамасской стали, длиной около 3/4 аршина. Я был им восхищён!
– Это ещё пан граф, вечный ему покой, подарил, а бьёт она, чёрт знает как, – заметил старик. – Той зимой, как дал по волку за 80 шагов заячьей картечью, так – труп! (граф Виельгорский, 1798-1873, владелец соседнего имения Осыно с 1835 г.
– Ред.).
…Медленно, чтобы не свалиться в какую-нибудь яму, мы продвигались вперёд. Кое-где вода достигала почти до колен и там нужно было идти особенно осторожно, чтобы не булькнуть. Наконец, мы добрались до выбранного островка и, найдя подходящее место, начали разводить костёр. Вспыхнуло пламя, сразу светлее и радостнее сделалось на душе. Мой проводник достал из торбы свёрток, большой кусок хлеба, немного чая, сахара, жестяной чайник и маленькую фаянсовую кружку. Потом выстругал три палочки, на которые повесил чайник.
Сели возле костра и Юндзилль начал свой рассказ про им убитого медведя:
– В прошлом году весна началась раньше, жена мне и говорит: «Иди, забей глухаря, отнеси в город, купи муки и круп!» Недолго думая, взял я ружьё, пришёл вот сюда, засел и жду. Прилетел глухарь, но шагов на 150. Что делать? Самого не видать, а пойти плохо – может улететь. И пока я «лу-лу-лу-лу» – улетел мой глухарь. Потом слышу «хруп-хруп-хруп», тишина, опять треск. Думаю: должно быть, это Алексей, лесник, знаешь его, панич? Вот лихо принесло!
Только я посмотрел на взгорок, как передо мной вылез медведь и носом по воздуху водит. Меня аж дрожь пробила. Стою, не шевелюсь, только рука в торбу, за пулей. Достал тихонько, в ствол шомполом, прицелился и в самую середину задал. Отскочил вбок, смотрю, а медведя нет. Зарядил снова, иду, а он на взгорке лежит, как пень. Пуля огромная, хватило, так и прошла навылет через рёбра.
– А близко было?
– Шагов двадцать. Оставил я того медведя, пошёл домой, взял по-тихому коня, приехал, погрузил и назад. Уже рассвет, а тут на верхушке сосны глухарь, красиво так шею вытянул, слушает. Далеко было, за 150 шагов, ну нет, думаю, попробую. Зарядил ружьё пулей, прицелился, выстрелил, а он бух на землю. Приезжаю домой, жена причитает: «Лошадь украли!». Так я ей: «Вот тебе, баба, и конь, и глухарь, и зверь ещё!». Вот обрадовалась! Снял я шкуру, отвёз в Себеж и глухаря – взял за него рубль, а за шкуру медведя 15 рублей. Накупил бабе и муки, и круп, и от сына письмо на праздник получил. Вот счастливый был день!
Сказав это, Юндзилль начал устраивать у костра подстилки из еловых веток...»
