«Рев был от расставания с косами»

ОТ РЕДАКЦИИ: наша читательница Любовь Ивановна Глухих написала письмо в «Меридиан», в котором рассказала о двух самых близких женщинах — матери и свекрови — защищавших свою Родину и детей во время войны. «Пишу не ради подарков, призов и прочего, а просто хочу, чтоб знали о моих родственниках — участниках Отечественной войны. Меня зовут Любовь Ивановна Глухих, девичья фамилия Антропова. Мама с папой были однофамильцами, поэтому у меня вся родня была Антроповы.На войне у меня были мама Клавдия Ивановна, дядя Николай Иванович и с папиной стороны Дмитрий Ильич, Николай Ильич — погиб, и все Антроповы.Я расскажу о маме, раньше она рассказывала о войне, я была маленькая, родилась в 1946 году — воспринимала как сказку ее рассказы, но оценка об услышанном приходит с возрастом.Маму призвали Уксянским военкоматом, в 1961 году или 62-м году Уксянского района не стало, сейчас мы Катайского района. Призвали их с Бушуевой Ефросиньей Матвеевной, из женщин за всю войну призвали их двоих. Обе по 150 см роста, худенькие, по 4 класса образования. В военкомат шли пешком за 45 километров. Самое первое потрясение было на подходе к военкомату — стоял дикий рев. В деревне не принято было стричь косы, а у мамы были косы до колен, две тугие косищи, так вот рев был от расставания с косами, стригли девушек наголо, поэтому мама, всегда, когда смотрела кино о войне, говорила: «Неправильно показывают, неправильно!» - и уходила в другую комнату. На вопрос: «Почему неправильно?» отвечала: «Не было у девушек причесок на войне, а в кино у всех под пилотками прически, это неправда».Не понимали они тогда, что это не самое страшное — расстаться с косами, родным домом, с мамой, родственниками. Страшное было впереди.Из Шадринска по железной дороге через Свердловск их привезли в Челябинск, так как до 1943 года область была Челябинской. Там обмундировали и отправили дальше. Ехали в теплушках.19 ноября, не доезжая до Смоленска, так как на пути стоял знак, что дорога разбомблена, их ночью, в слякоть, ветер, высадили из теплушек, построили и повели по холоду, по бездорожью в Смоленск. Города, можно сказать, не было — были сплошные развалины, руины, но дорога была расчищена, их привели в подвал, там была огромная столовая, тепло и электрический свет. Накормили, отогрели и на рассвете пошли дальше. Большинство девчонок не переставали плакать. Тех, кто не плакал, поместили в одни блиндажи и дали сухарей и сала соленого, а кто ревел, тех в другие блиндажи и не кормили, пока те не перестали плакать. Потом распределение. Мама попала в артиллерийский полк связисткой. Во время боя ей привязывали к спине катушку с проводом и она ползла от командного пункта на передовую, налаживая связь. Чем быстрее ползла, тем легче становилась катушка, а сначала она была очень тяжелой. Когда связь была налажена во время боя, оставалась на передовой, делала всё, что необходимо было в бою, что прикажет командир: подносили снаряды, помогали раненым, а после боя, в затишье между боями штопали солдатские гимнастерки, стирали и кипятили одежду, бинты скручивали. В обозе шли котлы, в которых кипятили гимнастерки.Однажды копали в окружении, раненых несли на носилках, ни еды, ни воды не было (конечно, всего не опишешь), ели травку, корешки и даже жевали кору. Пришли к большущему озеру. Где наши, где немцы — неизвестно. Мужчины саперными лопатками начали рубить деревья, чтобы соорудить плот — это был непосильный труд для голодных, обессиленных людей. Плот соорудили, двое поплыли на разведку. Ждали их долго, решили, что они попали к немцам, тогда уже совсем обессилевшие мужчины снова сделали плот, но он не понадобился — за ними пришли лодки, плоты (видимо, долго искали разведчики своих) и отправили их на пополнение, где откормили, дали отдохнуть, переобмундировали, пришел состав с новыми солдатами и опять на передовую.То, что она рассказывала дальше, я не могу писать, хотя надо бы, но я человек старой закалки и лучше промолчу. С мамой служили еще две девушки Софочка и Зиночка (она их так называла) и после войны мы жили в Челябинске, она с ними встречалась. Очень мне уже самой запомнилось, как приходили братья с войны, так как их с Отечественной увезли на Японскую и они вернулись в 50-51-х годах. Это я уже помнила. Праздники отмечали очень весело, у нас вся родня поющая, песен знали великое множество, и вот больше всего мне запомнилось, что любой праздник: выпьют, первой песней всегда была «Эх, дороги, пыль да туман» - и плакали. Всегда плакали. А я, коли их породы, все песни военных лет знала, ведь песни были не только авторские, а и сочиненные на фронте на мелодии знакомых песен, а те песни, что звучали у «черной тарелки» на стене, я знала все. И по жизни прошла, собирая военные песни, которые сочинялись в тылу о войне. Сейчас я на пенсии, но пою эти песни на вручении наград труженикам тыла, езжу в Катайск на праздник общества инвалидов, короче, куда приглашают — туда и еду, аккомпанирую себе на баяне, в нашем сельсовете, объединяющем пять деревень, живых участников уже нет. В репертуаре у меня песни «Голубой сарафан», «Кисет», «Винтовка», «До свидания, мальчики» - это авторская песня о Зое Космодемьянской, авторские - «Уралочка», «Рязанские мадонны», «В краях Сибири золотой» и т. п.Это о маме. А дальше я напишу о совершенно необычной для меня, очень трогательной истории, которую я без слез не вспоминаю. Это мне рассказывала свекровь бывшая, Глухих Анна Ивановна, любимая свекровь, с мужем мы не живем уже 30 лет, а я ее очень любила и люблю, она умерла в 93 года.Свекор мой, Глухих Иван Гаврилович, служил на Белорусской границе до войны офицером на погранзаставе. Семья его жила там же, на заставе. Старшей дочери Лиде было 8 лет, Рае — 6, сыну Толе — 2 года, Вале — 1 год и мама (я так звала свою любимую свекровь) была беременная. Ночью на 22 июня 1941 года все мирно спали. Когда началась бомбежка, отец — офицер, мундир-фуражка - и на заставу. До 1945 года они его не видели. Мама по-быстрому собрала документы, чего-то необходимого в узелок завязала, чтоб себе на руку узелок, на вторую руку Валю, так как она еще не ходила и решила, что Толю девчонки Рая с Лидой поведут за ручки. А Толя был толстенный, тяжелый, все кругом громыхает, окна повылетали, а он спит. Будили-будили, ждать, медлить было уже нельзя, мама забрала девчонок и побежали к лесу. Туда же бежали гражданские. Бежит мама, слезами уливается, все мысли там, с ним, с сынишкой — вдруг снаряд уже попал в дом, а вдруг он уже убит?! Добежали до леса, остановились передохнуть. Бежавший мужчина спросил, почему мама плачет, она ему рассказала, что мальчик двухгодовалый остался, мужчина предложил ей оставить детей с ним и вернуться за сыном. Она прибежала, крышу с дома снесло, окон, дверей нет, а он спит. Она взяла его обеими руками, забросила на плечо и побежала к лесу. Бежит, а впереди снаряды рвутся, она опять плачет: «Прибегу, а девок-то поди уж и нет» (она рассказывала, а я представляла это себе и уливалась слезами). Прибежала она, а мужчина с девчонками ждет, и он помог им добраться до ближайшей деревни. Уже рассветало, им в колхозе для жен офицеров выделили лошадей и они отправились на станцию. На поезде добирались три месяца на Урал, в Верх-Течу. Я и представить себе не могу, как с такой семьей, без денег, видимо, тогда люди были добрыми, понимающими, помогали друг другу.Отец вернулся на две недели в отпуск после Победы в 1945 году и снова уехал в Германию, где был комендантом какого-то города, не помню какого. В 1946 году демобилизовался, итогом 1945 года было рождение сына Валерия, и далее сыновей Саши и Лени. А дочка, родившаяся в начале войны уже здесь, Вера, прожила всего месяц и умерла.Старшая Лида, закончив 7 классов, поступила в Катайское педучилище, закончив его с отличием и ее оставили работать в училище, закончила заочно Шадринский пединститут. Рая — в Кургане и дочь ее, внучка мамина, живут в Кургане, внук, Валин сын Удинцев Алексей Алексеевич тоже в Кургане живет и вполне возможно, что внуки не знают, как их героическая бабушка Анна спасала их родителей из пекла война.А Иван Гаврилович после войны заведовал Уксянским райфинотделом, потом Верх-Теченским Сельпо, но до войны он не курил и не пил спиртного, а во время войны сам выдавал солдатам фронтовые 100 гр и пристрастился. Но при всем при этом всю жизнь выписывал газету «Красная Звезда» и от корки до корки прочитывал ее, как теперь я - «Меридиан».