«Верю, что у моего сыночка всё будет хорошо»

Вот уже девять лет 27-летняя Аня борется с практически неизлечимым заболеванием своего первенца. Она не теряет надежду, что ее сыну-аутисту можно помочь От автора: 8-летний Артем Опарин с рождения живет с диагнозом «органическое поражение центральной нервной системы». Мальчик, помимо всего прочего, еще и особый ребенок. 2 года назад врачи поставили ему диагноз «аутизм». 28 ноября мы встретились с Анной Опариной, мамой мальчика, чтобы поговорить о том, как ей удается одной растить двух сыновей и не падать духом. Анна только вернулась из Томска, куда регулярно возит Артема. В этом городе врачи лечат аутизм по методу Томатис-терапии (в лечении используется устройство под названием «Электронное Ухо». Во время занятия ребенок через наушники слушает классическую музыку. При этом ЭУхо фильтрует музыку определенным образом, заставляя слуховую систему работать более эффективно. – Прим. автора). И уже сейчас видны первые результаты этих процедур. Катастрофа Аниной жизни началась с рождением первого ребенка. Хотя обычно с появлением на свет малыша жизнь становится глубже и разнообразнее, у Ани все вышло с точностью до наоборот. Беременность ее протекала благополучно, ничто не предвещало беды. Родился Артем, по словам Анны, стремительно. – Роды были в срок. И хотя было двойное обвитие пуповиной, все прошло благополучно. Мне поставили эпидуральную анестезию, после которой я уснула примерно на час, а проснулась от того, что начались потуги. Поэтому сами роды, сам этот процесс, я совершенно не поняла, – улыбается Опарина. До двух лет Артем рос и развивался. Вот только все никак не начинал говорить. Малыш молчал и на контакт не шел. Его молодая мама тревожилась и хотя не имела опыта воспитания детей, все-таки подозревала, что с сыном беда. – До двух лет невролог Артему писал в карточке: «здоров, задержка речи». Я была молода, когда родила его, опыта у меня не было. Поэтому я не знала, что пора бить тревогу, не знала, какие бывают дети и как они должны развиваться. Не могла сразу понять, что с ним что-то не так. Меня успокаивали, что он – мальчик, поэтому нормально, если он заговорит попозже. Ничего страшного. Такое часто бывает. Когда Артемке исполнилось три года, Аня забила тревогу. Видя, что сын молчит дольше положенного, она обошла многих специалистов Новокузнецка, лечила Артема в санаториях. – Но и тогда нам только ставили диагноз «задержка психоречевого развития и органическое поражение ЦНС». Диагноз «аутизм» был поставлен гораздо позже, где-то с 6 лет. К счастью, у него не тяжелая форма. Первое время было очень плохо, особенно когда только узнали про диагноз. Но несмотря на это, Артема приняли сразу таким, какой он есть. Тяжело было все это именно осознать и привыкнуть к тому, что твой ребенок – «особенный». Однако мысли о том, чтобы отдать Артема в интернат или еще куда-то даже не возникали. Еще тяжело было от полной неизвестности. Когда по врачам ходишь, пытаешься от них чего-то добиться, а они точно не могут сказать, отчего это заболевание и что будет дальше. Читаешь в интернете статьи, пытаешься понять, а толку нет, – рассказывает Анна. Несмотря на весь «букет» заболеваний, физически Артем обычный восьмилетний мальчуган. Поэтому, откуда взялось поражение ЦНС и тем более – аутизм, его мама понять не может. Избегав десятки врачей, Анна так и не узнала от специалистов причину возникновения этого недуга у сына. Специалисты рассказали Анне, что аутизм у детей может проявляться по-разному, существуют несколько форм, различающихся по тяжести заболевания. Как правило, он проявляется в недостаточной социализации, нарушении общения и стереотипном, повторяющемся поведении. Я поинтересовалась у моей собеседницы, в чем проявляется аутизм у Артема. – Сын замкнут в себе, есть стереотипия – монотонные движения рук. Мы всегда ходим одной дорогой, которую он хорошо знает и уже, наверное, изучил досконально. Сейчас уже нет больших истерик. Хотя раньше были, особенно когда кто-то уходил из дома. В 2013 году мы прошли два курса дельфинотерапии и стали намного спокойнее. Артем уже нормально понимает обращенную речь, его можно попросить что-то принести из холодильника и подать. Он осознает, что именно у него просят. Когда хочет есть, сам идет и берет. Особых истерик нет, теперь с сыном даже можно договориться. Несмотря на интенсивную терапию, которую мама Аня всеми силами организует Артему, ребенок по-прежнему не разговаривает. Мальчик остается молчуном. Хотя недавно у него появились неосознанные слоги. А все, что ему требуется, Тема показывает пальцем. Этого ему достаточно. – Когда мы в супермаркете, он сам берет, что ему хочется. А если идем в киоск, то показывает пальцем, и я понимаю, что сыну нужно в данный момент. Когда Артем хочет гулять, он идет и одевается. С горшком мы дружим, в штаны не ходим. Нет и нарушения сна. Иногда возникают проблемы с пищей. Сегодня, например, ему не нравятся котлеты, но через день он их любит и ест. Но накормить его все-таки можно, это радует! Я отметила, что практически всегда, говоря про Артема, Аня произносит «мы». И это не просто местоимение, которое любят употреблять многие молодые мамочки, говоря про своих малышей. На самом деле она это делает из чувства солидарности с больным сыном, требующим постоянного ухода и наблюдения. Аня настолько растворилась в своем ребенке, что уже не отделяет, где она, а где он. Для их семьи есть общее «мы», одна жизнь на двоих. – Артемка у меня очень ласковый, – говорит с нежностью женщина. – Любит обниматься, может просто подойти и поцеловать. Агрессию к окружающим он никогда не проявляет. Артем может выражать злость, когда чем-то недоволен, может укусить сам себя за руки, такое бывает. Но чтобы сердиться на кого-то – никогда. Мнение окружающих людей об Артеме, казавшееся когда-то важным для Анны, сейчас уже не имеет значения. Внешняя среда уже давно растворилась для Опариных, внутренний микромир своей семьи для них гораздо важнее. – Я давно не обращаю внимания, как к нему относятся окружающие, – говорит Анна. – Если кто-то не понимает какой сын особенный, я уже никак не реагирую на это. Когда в магазине у него начинается истерика и продавцов что-то не устраивает, то просто ухожу с ним. Было время, когда старалась что-то объяснить, чтобы люди поняли, а сейчас уже не вижу в этом смысла. Достаточно того, что мои друзья и близкие очень любят Артема и относятся к нему хорошо. Если мне нужна помощь, то могут с ним погулять, со школы забрать. А то, что подумают посторонние – мне не так уж и важно. Когда Артем немного подрос, в семье Опариных родился второй малыш – Влад. Анне говорили врачи, что, согласно статистике, в семьях, где первый ребенок – аутист, велика вероятность, что и второй родится с таким же заболеванием. – Когда с Артемом стали активно лечиться, то невролог посоветовала нам родить второго, – говорит Аня. – Я ей ответила, что в планах на будущее задумывалась об еще одном ребенке. Но хотела родить все-таки попозже. Так как невозможно предугадать, что будет с сыном после рождения еще одного малыша, как он может себя повести. Врач мне ответила, что рождение второго ребенка может подтолкнуть Артема развиваться вместе с ним. И спустя время я решилась на второго. Влад родился в 2011 году. Я боялась, что он тоже может оказаться аутистом, как и его старший брат. Младшенький ведь тоже разговаривать начал довольно поздно. Я водила его к дефектологам, в психоневрологический санаторий. Врачи меня успокаивали. Но даже сейчас, он хоть и говорит, но «глотает» слоги. Однако, к счастью, аутистических черт у Влада нет. Я возила его на обследование, врачи сказали, что у него все отлично. Несмотря на то что сыновья совершенно разные по здоровью и по характеру, Аня любит их обоих одинаково, не разделяя на беспомощного и здорового. Хоть и получается, что с Артемом она проводит гораздо больше времени, чем с Владом: они ездят на лечение, много гуляют на улице, но и Влад не лишен материнской любви. А в последнее время братья стали даже играть вместе. Конечно, у мальчишек помимо мамы есть и папа. И пускай отец напрямую не участвует в воспитании, дети занимают важное место в его жизни. – С папой Артема мы давно в разводе. От него я ушла сама, там были свои причины для расставания. С заболеваниями сына это напрямую не связано. Правда, папа до сих пор не совсем понимает, зачем я два раза в месяц езжу с Артемом на Томатис-терапию вот уже второй год. Поначалу мы ездили каждые четыре недели. Сейчас пошло улучшение, мы можем ездить реже. Папа наш может не понимать, зачем тратить столько денег, если можно в Новокузнецке найти логопедов, дефектологов. Хотя все это идет параллельно, но один логопед нам не поможет. Безусловно, отец, несмотря на болезнь ребенка, старается остаться для него папой. Он не перестает общаться с Артемом, забирает его к себе домой. Я так думаю, ему с ним тяжеловато. Но он не отказывается от сына и продолжает любить и помогать морально и материально. Несмотря на то что лечение Артема требует немалых денег, Аня пытается справляться и никогда ничего не просит. Все сама. Один только раз она была вынуждена обратиться в фонд «Пути преодоления», где помогли оплатить курс лечения для ее первенца. А затем студенты НФИ КемГУ, узнав, что Артему требуются деньги на лечение, организовали акцию «Чья-то жизнь уже не мелочь», в ходе которой им удалось собрать почти 17 килограммов монет – около 13 тысяч рублей. – Сама сумма лечения по методу Томатис небольшая, курс сейчас стоит 6900, мы это вытягиваем. Но так как мы с Артемом живем там пять дней, то общая сумма расходов увеличивается в несколько раз. Но мы стараемся справляться. Моя собеседница говорит, что все силы, время и деньги уходят не зря. Эффект от лечения есть. Он виден даже неспециалисту. – Сейчас у нас с Артемом есть небольшой контакт глаза в глаза (аутисты обычно не смотрят в глаза другому человеку. – Прим.автора), – объясняет Анна. – Он стал более усидчивым, лучше понимает обращенную речь. Глядя на то, какие успехи делает ее ребенок, Аня верит, что лечение сможет сделать его обычным мальчишкой. Тем более что известны случаи, когда аутисты становились социализированными людьми и их диагноз был почти незаметен. На вопрос о будущем Артема Аня отвечает: – Конечно, приходят мысли о том, что же будет дальше, когда время пройдет и Артем вырастет: кем он будет, куда пойдет учиться. Я надеюсь, что все у нас будет более или менее хорошо, что он войдет в русло обычной жизни и сможет существовать самостоятельно в обществе. Томатис, дельфинотерапия – все это, я надеюсь, поможет ему восстановиться. Сейчас он очень хорошо разбирается в компьютерах, умеет пользоваться интернетом, знает марки машин. Я могу попросить его показать «Тойоту» или «Мазду», и он не перепутает эти автомобили. Иногда бывает, что просьбу надо повторить несколько раз, более четче и громче, чтобы он понял, что от него хотят. Но даже тогда он берет и делает то, что нужно. Я думаю, он даже сможет работать в сфере программирования, когда получит образование. Я верю, что у моего сыночка все будет хорошо.