Исповедь контрразведчика

За свои 89 лет Леониду Кириленко пришлось отлавливать японских шпионов, советских спекулянтов и писать письмо Сталину     От автора: хабаровчанин Леонид КИРИЛЕНКО вместе со своей супругой живет в краевом Доме ветеранов. Он - участник Великой Отечественной войны. С этим человеком я встретилась 25 апреля 2014 года, чтобы поговорить с ним и о той войне, и о его мирной жизни. Ведь со своей женой он прожил душа в душу уже 50 лет (об этом мне сказала директор Дома ветеранов). Однако, как выяснилось, Леонид Иванович не любит рассказывать о своей личной жизни. В самом начале нашей беседы он сказал: «Во время войны, я служил в особом подразделении контразведки «Смерш», и это во многом определило мой дальнейший жизненный путь». Я поняла, что мне будет трудно уложить в рамки обычного повествования разговор с бывшим особистом, поэтому я просто задавала вопросы, а мой собеседник на них отвечал.   -Леонид Иванович, хотелось бы услышать Вашу правду о «Смерше». Как Вы вообще туда попали?   -В армию меня призвали в августе 1942 года, из Завитинского района Амурской области, где я родился, учился в школе. Когда окончил 8 классов, началась война. Повестка в армию пришла аккурат в тот день, когда мне исполнилось 18 лет. До призыва успел немного поработать на железной дороге. Всем было ясно, что война будет долгой, и отец настоял: «Никакой учебы не будет. Иди-ка работать, а там видно будет». В общем, меня призвали в армию, и сразу отправили вместе со всеми другими нашими призывниками 1925 года рождения в снайперскую школу, которая была в поселке Шкотово Приморского края. Там нас учили 6 месяцев. При этом не было ни часа свободного времени. Чуть ли не каждую ночь объявляли тревогу. К примеру, заскакивает командир, кричит: «Подъем! Японцы высадились в болото!». Мы вскакиваем, хватаем винтовки, бежим к болоту, что было недалеко от школы, а там нет никаких японцев. Оказывается, это была учебная тревога. Кроме того, каждый день - марш-броски по 20-30 километров. В общем, учеба была даже потрудней, чем у некоторых служба.   В начале 1943 года после окончания снайперской школы нас распределили в подразделения стрелковых дивизий Хабаровского и Приморского краев. А уже через пару месяцев меня откомандировали в особый отдел контразведки «Смерш». Там и прошла вся моя служба, вплоть до 1946 года. За это время довелось побывать и на Западном фронте, где бойцы вылавливали шпионов, диверсантов и агентов, и, конечно, на Восточном, где пришлось захватывать японские контрразведывательные отделы и громить штабы контразведки японской армии.   -В советские годы про «Смерш» мало говорили. Потом, после перестройки, конечно, стали говорить об этом особом отделе, но - либо в белых тонах, либо, наоборот, в черных. Мол, везде искали шпионов и предателей, и при малейшем подозрении, человека могли поставить к стенке. Что Вы скажите по этому поводу?   -Когда сегодня говорят, что тогда человеческая жизнь ничего не стоила, я это никак не могу принять. Вот сколько я служил в «Смерше», у нас никогда такого не было, чтобы кого-то – сразу к стенке. Обязательно человека арестовывали, помещали в следственный изолятор, потом проводили допросы. И куда потом эти люди девались, мы, рядовые бойцы, не знали. Когда нам давали приказ, кого-то арестовать, мы не относились с ожесточением к этому человеку, поскольку фактически ничего о нем не знали. В «Смерше» я был сержантом, командиром отделения. И я всегда видел свою задачу так: передо мной враг, и его надо доставить обязательно целым и невредимым. Он нужен не мертвый, а живой, чтобы дал какую-то информацию. Правда, когда наши войска были уже на территории Манчжурии, и «Смершу» дали задание вылавливать перешедших на службу в японские войска белогвардейцев-семеновцев, мы с ними обращались уже жестко. Могли приложить и прикладом. Мы их вылавливали и возили в Харбин в тюрьму, а уже оттуда их перевозили в Советский Союз, и судили по месту преступления. Мой отец потом рассказывал, что в Завитинском районе судили троих таких бывших белогвардейцев, и приговорили их к расстрелу.   - Когда Вы служили в «СМЕРШе» были ли какие-то «яркие» эпизоды, которые Вы запомнили на всю жизнь в малейших деталях?   -Конечно, были, причем, здесь, на Дальнем Востоке. На западных фронтах мы, можно сказать, проходили практику 8 месяцев. Потом нас снова отправили на Дальний Восток, и мы уже готовили ребят в своих взводах. А уже когда началась война с Японией, нам дали задание ликвидировать разведывательные школы. Они были буквально на всех пограничных постах, вдоль всей нашей границы с Китаем. Причем это были такие большие кирпичные капитальные здания. И их надо было уничтожить до прихода наших войск, чтобы наши войска перешли границу, как говорится, без шума и пыли. Потом уже по ходу боевых действий нас посылали вперед, чтобы мы захватывали разведуправления и при их ликвидации у нас было задание: стараться забрать все документы, где должны быть сведения об их агентурной сети в нашей стране. В то время шпионаж был велик. Это было понятно уже даже по большому количеству разведшкол. Могу привести и другой факт, который и стал самым ярким впечатлением для меня в те годы.   В каждом здании разведштаба, который мы брали, стояли по три больших, до потолка, шкафа, доверху забитых деньгами. В одном из таких шкафов – были советские деньги, в другом – китайские, в третьем - еще какие-то,я тогда в валюте не очень разбирался. Представьте, стоит огромный шкаф, который забит пачками новеньких советских сторублевок. Мы эти деньги актировали и сжигали. В каждой пачке было по сто тысяч. Для сравнения, наше месячное довольствие было 3 рубля 50 копеек. Понятно, деньги в шкафах были фальшивые. Мы их сравнивали с настоящими, но отличить было невозможно. Даже я, прослужив не один год в разведке, и то был удивлен, когда увидел эти шкафы с деньгами. Никто ведь тогда не предполагал, за счет чего живет шпион. Эти шкафы с фальшивыми деньгами все объяснили. Не имея никаких ограничений в деньгах, шпион мог купить любую нужную информацию.   -Леонид Иванович, я знаю, что после войны вы вскоре закончили в Благовещенске финансовый техникум, и стали работать в КРУ - контрольно-ревизонном управлении - Амурской области. А потом, уже после окончания Высшей финансовой школы в Ленинграде, в свои 33 года возглавили КРУ в Хабаровском крае. На выбор мирной профессии повлияли эти ваши самые яркие впечатления от службы «Смерше»?   -Не совсем так. Вообще-то я мечтал стать геологом. После армии я работал инструктором в райкоме комсомола. Хотел поступить в горный техникум, но меня начальство не отпускало на учебу. Куда только не обращался по этому поводу: и в райком КПСС, и в обком, и в крайком. Ну, и тогда я написал письмо Сталину (!). После этого меня отпустили. Но когда это случилось, вступительные экзамены в горный техникум уже закончились. Вернуться назад, в райком ВЛКСМ, откуда с таким трудом и скандалом уволился, я уже не мог. В рассеянных чувствах открыл местную газету, а там заголовок: «Куда пойти учиться». Ткнул пальцем - попал в финансовый техникум, туда еще был прием. Закончил с отличием, но учился там без особого вдохновения. Интерес к финансовой профессии у меня появился, когда я уже стал работать контролером-ревизором. Эта работа ведь была сродни моей службы в «Смерше». Как там, так и здесь надо было: разыскать, найти, выявить…   -А как получилось, что после Высшей финансовой школы вас сразу назначили главой КРУ в Хабаровском крае?   -После института, я попросился назад в Амурскую область. Оттуда мне прислали вызов. А когда пришел брать направление в институте, мне говорят: мол, поскольку я еду туда, откуда приехал, мне не положены подъемные, оплатят только проезд. А у меня к тому времени уже были жена и ребенок, которые жили на квартире, за которую надо было платить… Ну, и когда я приехал из Ленинграда в Москву, решил зайти в министерство финансов. Министром тогда был ФАДЕЕВ Иван Иванович. Кстати, мне довелось работать с шестью министрами финансов, но среди них таких человечных и авторитетных, как Фадеев, больше не встретил. Ну, зашел в приемную, сказал секретарше, что мне надо к министру по такому-то вопросу. Секретарша, зашла в кабинет, потом вышла и говорит: «Заходи». Министр меня спрашивает: что случилось? Я отвечаю: мол, так и так, у меня нет денег, я еду жуликом, и все ему рассказал. Он вызвал начальника КРУ, говорит ему, мол, человека направляем, а денег не даем. Потом меня спросил, если ли где–то пожить в Москве. Отвечаю: есть (у жены тетка жила в Подмосковье). Ну, говорит, иди недельку погуляй и приходи. Через неделю я пришел. Министр подает мне большую папку писем по Хабаровскому КРУ: мол, почитай. Я прочитал, и понял, какая там, у руководителя, тяжелая работа: коллектив недружный, друг на друга пишут жалобы. А министр говорит: «Мы тебя назначаем главным контролером-ревизором по Хабаровскому краю».   При том, что вся жизнь Леонида Ивановича была связана с финансами, у него самого нет никаких накоплений. Вот и пришлось с женой переехать в Дом ветеранов. В их квартире сейчас живет их младшая дочь со своей семьей.   Ирина ХАРИТОНОВА, г. Хабаровск. Пожалуйста, подождите