«Непременно вырву, отберу свою Машу у бабы с косой»

О том, как Иван Гусынин отбил у соперника свою будущую жену и потом прожил с ней 60 лет, я узнала от него самого. Наша случайная встреча произошла в больничной палате, куда я пришла навестить мою университетскую подругу.

Недавно моя хорошая знакомая, с которой мы дружили, когда учились в университете, попала в больницу. Прихватило сердце. «Скорая» доставила ее в терапевтическое отделение хабаровской ККБ-2. Я об этом узнала случайно. В регистратуре, куда я пришла, чтобы справиться о подруге, назвали номер ее палаты и скороговоркой сообщили, что состояние удовлетворительное.

Палату нашла быстро. Обычная четырехместка, где из-за перенаселенности больных была втиснута еще и пятая койка. Попала как раз в обед. Мой разговор с подругой о том, как лечат да о перспективе выписки, прервали шаркающие шаги, скрипнувшая дверь и голос:

– Ну как моя красавица? Ожила?

Бодрый дедок (на вид – за 80), с небольшой сумкой в руке, подошел к соседней кровати и стал деловито расставлять на тумбочке еду – яблоки, мандарины, термос с питьем. В вазочку, стоявшую тут же, деловито налил воды и поставил несколько белых хризантем.

За всеми этими манипуляциями безмолвно следила его «красавица» – сухонькая старушка, укрытая плотным одеялом. И казалось, что жизнь-то из нее уже ушла. Только глаза неотрывно следили за мужем.

Дедок тем временем налил из крана воду в маленький тазик, поставил его на табурет и принялся деловито умывать ей лицо. При этом он что-то тихо, но, как мне показалось, очень нежно нашептывал пожилой женщине. Потом он ловко причесал растрепанные волосы, повязал её голову ситцевой косынкой. Медсестра помогла ему приподнять больную. И он стал кормить ее с ложечки, как маленького ребенка. Аккуратно, медленно, терпеливо дожидаясь, когда та прожуёт.

– Она парализована на обе руки, – прошептала мне подруга. – Двигаться самостоятельно не может. Так он каждый день приходит и, как нянька заботливая, кормит ее, умывает. Но ни разу, сколько я здесь лежу, «не прогулял». Он иногда еще и вечером может прийти, яблочко натрет, травками какими-то поит ее.

Когда ритуал кормления был завершен и старик стал собираться, я решила пойти за ним. Сама не знаю почему. Просто показалось, что он мне сможет рассказать нечто интересное про свою жизнь.

У гардероба он обернулся:

– Ну и чего тебе надобно, милая? Что-то хочешь спросить?

От неожиданности я растерялась, только головой кивнула. Представилась. Попросила его рассказать о жене, о жизни. Дедушка оказался словоохотливым. И так как ехать ему надо было на другой конец города, а на улице уже подморозило за минус 20, мы так и поговорили в больничном фойе.

– Про любовь, говоришь, нашу узнать хочешь? Ну как же, была любовь. Давно очень, еще в молодости. Только в ней нет ничего необычного. Жили в Бикине, в одну школу ходили. Потом меня в армию забрали, а она, дуреха, чуть не выскочила замуж за другого. Мы-то в те времена служили по три года. Ну, вот и заскучала моя Марьяна.

Иван Федотович Гусынин, так зовут моего нечаянного знакомого, открыл семейную тайну. Оказывается, Маша, которая в молодости почему-то требовала называть себя Марьяной, очень не хотела менять свою звучную фамилию – Хрустовская – на Гусынину.

Во время трехгодичной разлуки, когда Иван служил срочную на Камчатке, Марьяне вскружил голову красивый танкист, воинская часть которого находилась прямо в Бикине. Ивану об этом сообщил в письме один из его бывших одноклассников. Но находясь далеко от родных мест, Гусынин так и не смог узнать побольше об ухажере.

– Ну и вот приезжаю я осенью на побывку домой в Бикин, а Машка нос воротит. Говорит: «У меня есть другой, вот отслужит и поженимся, а Гусыниной я ни за что не стану», – вспоминает Иван Федотович.

Услышав такое заявление от любимой девушки, солдат сильно на нее обиделся. А уже перед отъездом обратно на службу решил по-мужски поговорить с соперником. Подошел к КПП воинской части. А фамилии того, кто ему нужен, – не знает. Стал дожидаться, когда ухажер выйдет за ворота и отправится в самоволку – на свидание с Марьяной. Они чуть ли не каждый день встречались.

– Гляжу, идет. Красавец. Я руку – в карман, надел кастет... Злоба распирает. И тут один из часовых ему говорит: ты, мол, там не больше двух часов гуляй. И по фамилии его назвал. Знаешь какая фамилия? Апсерихато. Я как услышал, у меня вся злоба сразу прошла. Как стоял, так и согнулся пополам от смеха. Марьяна Апсерихато.

От этих воспоминаний Иван Федотович снова засмеялся в голос. Но тут же осекся, виновато взглянул на меня:

– Прихожу, значит, вечером к Маше. Она с этим ухажером сидит за столом, чай пьют. Вижу, моя Марьяна какая-то очень грустная. Он в тот день как раз назвал ей свою фамилию. А тут я вваливаюсь без стука. И захохотал неприлично. Говорю, ну что, Марьяна, не хочешь стать Гусыниной, так получишь фамилию еще красивше. Машин ухажёр подскочил как ужаленный, дал мне в зубы и убежал. А мне и не больно было совсем. Смеюсь, а сам два зуба выплевываю с кровью. Марьяна помогла утереться. Глаза не поднимала.

Когда Иван Гусынин уже садился в поезд до Хабаровска, чтобы оттуда улететь на Камчатку, Марьяна в самую последнюю минуту подбежала к вагону, сунула Ивану в руки шаньги, своими руками испеченные, и едва слышно проговорила, что обязательно дождется его возвращения из армии.

– Ну и дождалась. 60 лет супружеской жизни в позапрошлом годе отметили. Нажили двоих детей, четверых внуков, троих правнуков миру подарили. По всей России разлетелись голубки наши, – слегка погрустнев, проговорил Иван Федотович. – Вроде неплохо жили. А две недели назад скрутил Марьянушку недуг. Обездвижела. Я всё надеюсь, что поднимется, да врачи больно уж уклончивые прогнозы делают.

И еще он добавил, что его любимая жена «всё видит, всё слышит и всё понимает».

– Я же нутром чую, как она тянется ко мне, – произнес он на прощание. – Вырву , непременно отберу ее у бабы с косой. Рано помирать еще. Как же я один-то останусь?

Леонида АДИНОВА,

г. Хабаровск