В 16 лет я влюбился в маму своей ровесницы, а теперь меня мучает совесть

В то лето мои родители разошлись, и мы с матерью и сестрой переехали в другую квартиру. Не успели толком распаковаться – мать схватил приступ остеохондроза. Что с деньгами, что со временем у нее было неважно – совсем не до того, чтобы по врачам да больницам ходить. Зато с людьми она общий язык находила на раз-два – и удобные возможности заодно. Мне всегда недоставало этого ее умения.

Так получилось и в новом доме. За несколько дней она узнала всех соседей – кто чем занимается, кто чем может быть полезен и чем она может отблагодарить в ответ. Через соседей мать выяснила и то, что в доме есть медсестра, которая может заходить к ней по вечерам и за символическую плату ставить уколы.

Ею и оказалась «тетя Надя». Не скажу, что она заинтересовала меня с первого взгляда – среди многочисленных материнских подруг встречались женщины и привлекательней. Однако через несколько дней я уже ожидал ее визитов – намеренно возвращался к этому часу домой и терся поблизости.

После укола они с матерью обычно курили в кухне и пили чай – а иногда и не только, если Надежда не шла на ночь в больницу, – а я слушал их разговоры. В отличие от многих гостей матери, она казалась какой-то дельной, что ли. Все говорила по существу. А может, я так считал потому, что она с каждым днем все больше меня привлекала.

До того лета я не отдавал себе отчета в том, что мне совсем неинтересны ровесницы. Не было в них женского очарования, уверенности, завершенности – словом, всего того, что мне нравилось. Тогда, глядя по вечерам на Надю, я постепенно и сделал это открытие.

Она ходила к нам делать уколы маме, наверное, с месяц. К концу этих процедур я больше не сомневался, что влюблен в «тетю Надю». Но, конечно, я и в мечтах допустить не мог, что ее заинтересует тощий шестнадцатилетний юнец. Я довольствовался тем, что следил за ней украдкой, и думал о том, что через несколько лет повзрослею и тогда, быть может, что-то изменится.

Осенью я пошел в выпускной десятый класс, а сестра – в восьмой. Она мне и рассказала, что с ней вместе учится дочь нашей медсестры – Лена.

Не могу сказать, что у меня возник осознанный план. Я все делал спонтанно. Хотя, конечно, надеялся на то, что дружба с Леной может приблизить меня к ее маме – «тете Наде».

Я предложил сестре позвать к нам Лену. А когда она пришла – познакомился с ней. Ей было пятнадцать. Рыжая девочка, робкая. Она то молчала, то слишком громко смеялась. Но я, одержимый далеко идущей целью, поставил перед собой задачу сделать все, чтобы ей понравиться.

Через пару месяцев мы стали встречаться. До сих пор помню, с каким трудом я изображал возлюбленного Лены. Особенно неприятно было с ней целоваться. Но зато на правах ее парня я стал бывать у них дома и встречаться с ее мамой Надей. Даже просто находиться рядом с ней было для меня счастьем.

Иногда я делал им обеим небольшие подарки на карманные деньги, что давала мне мать. Надежду сначала это смешило: она говорила дочери, что я – галантный кавалер. А потом, кажется, она начала что-то подозревать. Но виду все равно не подавала.

Все это продолжалось ровно два года. После окончания школы я планировал поступить в институт – а потом набраться смелости и обо всем рассказать Надежде. Но мне было всего восемнадцать. Я не решился. И вместо этого сделал предложение Лене.

Она согласилась. Начали готовиться к свадьбе... И только тогда, когда ее мать в очередной раз стала увещевать меня, что еще рано жениться, мол, «пожил бы для себя», я вдруг отчетливо понял размах того, во что решил ввязаться.

В тот день я перебрал (впервые в жизни – настолько сильно) и пришел к Надежде. Не помню точно, что я ей говорил, но, кажется, упомянул, что хочу быть с ней, а ее дочь – только предлог. Я пытался поцеловать Надежду, но она меня оттолкнула и выгнала.

Лена не понимала, что происходит: почему ее мать перестала одобрять наш брак, а главное – отчего я вдруг охладел к ней? Сейчас, когда я вспоминаю недоуменный молящий взгляд, ее вопросы – что она сделала не так? – меня мучает совесть.

Тогда мне было все равно. Я понял одно, что не нужен Надежде и у меня нет шансов.

В итоге я поступил отвратительно: бросил все и, никому ничего не сказав, уехал в Приморье.

Там я провел больше трех лет (это отдельная история). А когда, наконец, вернулся в Хабаровск, то и Надежда, и Лена все так же жили в одном доме с моей мамой.

Лена училась в мединституте, а «тетя Надя» жила с сожителем.

Не желая с ними соседствовать, я ушел в армию, которую до этого избегал. А потом продлил контракт и отправился в Иркутск.

Когда снова вернулся в Хабаровск, Надежда уже умерла. У нее случилось обострение хронического заболевания почки, не знаю подробностей… А Лена была одинока.

Что касается меня, в 32 года я женился на женщине, которая на 7 лет старше. У нее был сын от первого брака. А год спустя у нас родился и общий. Благодаря этому недавно я стал дедушкой чудесной внучки.

Лена, когда я в последний раз о ней слышал, так и не вышла замуж. Не знаю, рассказала ли ей мать что-то… Но даже если Лена ничего об этом так и не узнала, то в том, как сложилась ее жизнь, все равно есть и моя вина.

 Сергей Владимирович,

г. Хабаровск

(Автор попросил не публиковать его фамилию. – Прим.ред.)