Могильщик Славик

Он пересаживался с места на место, ёрзал, глазел в окно и на входящих. На подъезде к райцентру мы одновременно вышли в тамбур. Мужичонка вякнул что-то насчёт солнышка и «налаживающейся погоды», сплюнул, подмигнул мне. А я подумал что-то вроде того, что вот ведь юродивый… Мужичонка, определённо, вызывал антипатию и словно нёс на себе налёт какой-то нечистоплотности. Да, впрочем, сколько их, чудаков – вечно под ногами вертятся!

Электричка остановилась – мы разошлись в разные стороны.

В этот городок я ехал за подробностями кровавой «разборки» между собутыльниками, которая закончилась смертью одного из них. И, в принципе, за день работы в городе, дело своё сделал: обо всём, что нужно было, узнал. И готов был уже идти обратно – на вокзал, как вдруг увидел его снова: этого семенящего мужичонку с бегающими глазками – моего соседа по вагону.

– Кто это? – на всякий случай спросил сопровождавшего меня сотрудника полиции.

– Этот? – усмехнулся полицейский. – Достопримечательность местная – Славик. Наверное, всё-таки, придурок. На кладбище работает. Сторожем. Но с нами у него никаких трений пока не было. Хотя… Труполюбом его в городе зовут. Кличка такая. Сейчас ему лет сорок. Родился здесь, лет до двенадцати жил с матерью. Тоже всем известная алкоголичка. Потом, когда Славику было лет двенадцать, его куда-то отправили, говорят, во вспомогательную школу-интернат для умственно отсталых. Лет в семнадцать вернулся. Долго нигде не работал. Мать к тому времени умерла. На что жил, Бог знает.

Позднее, по словам собеседника, Славик какое-то время грузчиком подрабатывал. Потом санитаром в морг устроился. Там себя и нашёл: покойников обмывал.

– Хитрецом, говорят, оказался Славик, – продолжил мой собеседник. – Такую вот байку, например, рассказывают. Как-то у одной бабули из близлежащей деревни старик помер. Она, как водится, в покойницкую. А там Славик. «Ты, – говорит бабуля, – уж всё честь по чести сделай, я уж тебе заплачу». А Славик смерил её суровым взглядом, врубился, что простая, бесхитростная: «Нет, – говорит, – бабуля, голову всё равно отрезать придётся». – «Да что ты, милый! – старушка руками-то и всплеснула. – Да нельзя же так!» – «Можно, – говорит Славик, – можно, бабуля! Даже не можно – нужно. По инструкции». И мне, мол, не перечь, я своё дело знаю. Бабуля в слёзы. А он вроде как уже и рукава закатывает. Старушка вокруг него бегает, причитает, умилостивить надеется… Умилостивила. За лишнюю бутылку водки Славик согласился – так и быть – не отрезать перед омовением старику голову. Вот вам и умственно отсталый… И это, говорят, не один раз повторялось.

Почудив в морге, Славик перебрался на кладбище: рыть могилы. Прибыльное дело. Грязное – ну и что? Зато всегда при водке. А когда бабулька-сторожиха померла, Славик оказался единственным претендентом на её должность. Так теперь и живёт. Там и работает.

Полицейский минуту помолчал, наблюдая, как я пережёвываю информацию. Потом мы с ним распрощались.

* * *

До электрички оставалось ещё много времени. Славик, определённо, заинтриговал.

По пути на вокзал я свернул в больницу. Как выяснилось, уже лет семь Славик там не работал. Но его помнили. Слышали и ту байку. Верили ли? Пожимали плечами. По работе особых нареканий он не вызывал. А что касается «инкриминируемого» – за руку не ловили. И добавляли: «Знаете ведь, какая напряжёнка с младшим медперсоналом… Никто за такие деньги работать не соглашается. Вот и берём всяких».

Услышав, о ком идёт речь, один из мужчин, по виду – пациент, подошёл. Оказалось, что до того как Славика отправили в интернат, он учился с ним в одном классе. Помнит его вечно грязным и голодным. Дразнили мальчишку – он брызгал слюной и с кулаками бросался на обидчиков. Его задирали ещё пуще. Сидеть с ним за одной партой все отказывались – воняет.

Одна история из детства запомнилась навсегда.

– Как-то раз, – рассказывает мужчина, – летом, во время каникул, мы засекли, как Славик воровски этак пробирается в сторону зарослей. Как всегда, один, но с двумя котятами в руках. Мы – следить. И что же? Увидели, как Славик, забравшись на дерево, прилаживает к суку верёвку. Котята лежали на земле и орали – связанные. Славик прикрепил верёвку, взял одного из котят и засунул его голову в петлю. Один из нас не выдержал, рванул к придурку… Он тоже нас увидел, и – бежать. Котят-то мы спасли. А потом этого стали отлавливать. Поймали. Зачем, говорим, делаешь такое, гад? А он трясётся весь и чушь какую-то несёт: о том, что те котята, мол, заразные, а он своего питомца завёл, боится, что заразят. Врал, конечно, живодёр. Никогда не держал он у себя котёнка: самим с матерью жрать было нечего. Морду мы ему тогда начистили.

Мужчина пожал плечами, словно извиняясь: «Вот и всё, пожалуй…».

* * *

Поскольку к этому времени на электричку я уже опоздал – точно, но автобумы отправляются в Новгород через каждые полтора часа, появилось непреодолимое желание ещё раз повидать странного человечка.

Кладбище было как кладбище. Кресты, редкие уже звёздочки, гранит, мрамор, дерево. Ухоженные могилы, полуразвалившиеся. «Спи спокойно». «Дорогому мужу». Ни одной скорбной процессии в тот день я не заметил.

Домик сторожа представлял собой неопрятную, покосившуюся избу. По проволоке, протянутой от неё до сарая, гремя цепью, бегала собака. Лютая псина, беспородная, злая.

Я, грешен, открыл оградку совсем чужой мне могилы, сел на лавочку и стал ждать явления Славика. Но он вышел не из дома. Шаги я услышал за своей спиной. Обернулся: точно – он, Славик. Мне почему-то стало неловко. Он меня заметил и, на удивление, кивнул. Я вышел из укрытия. Показал редакционное удостоверение. Сказал, что, мол, хочу о кладбищенских порядках заметку написать: «Не поможете?» – «А чего не помочь? – сказал он. – Пойдём. Чайком даже угощу. Я ведь всю жизнь подле кладбища».

Дом был захламлённый, бедный, запущенный. Ни телевизора, ни книг, ни икон. Но чаёк Славик сварганил. А потом я долго и муторно пытал его о том, сколько по нынешним временам стоят гроб, памятник? А венки где обычно заказывают да как выбирают место для упокоения – невзирая на лица или тоже по блату? Он отвечал, как мог. И при этом по привычке хихикал. У меня даже мелькнула мысль: не надо мной ли? Очень могло быть. И тут я возьми да ляпни: о вас, мол, такое рассказывают… Вот, говорят, в морге история была…

Я думал: огорошу человека. Нисколько. Он, как всегда, хихикнул:

– Ну, и что? Не отрицаю. Было дело: шутил так пару-тройку раз. Правду рассказывают. И не то ещё было.

Теперь он смотрел на меня в упор, нагловато, уже не хихикая, а словно ухмыляясь. Нет, определённо, в тот момент на юродивого он не был похож. Мог оказаться кем угодно: шизиком, некрофилом, осквернителем праха. Только не юродивым. Не дурачком.

– Ну? – спросил Славик. – Что ещё про кладбище-то? Я многое могу рассказать. Тебе же не это надо – не сколько стоит гроб. Давай, расскажу. Здесь я работаю не потому, что ни на что другое не годен. Среди вас мне просто не нравится. Был маленький, все дразнили, проходу не давали. Каждый день, каждый день. Дети – злой народ, сам знаешь. Мать – пьяница, ей я никогда не был нужен. Когда в «лесную школу» отправили, ни разу ведь не приехала. После «лесной школы» вернулся сюда. Дурачок – и всё тут. А дурачкам, знаешь ли, легче живётся. С нас спрос маленький. Разговаривать с нами не хотите – не надо. Я уж с мертвяками покалякаю. Не пробовал? Зря. Они не спорят. И не дразнят. И по морде не бьют. Так-то вот. Что ещё тебе рассказать? Ночами, да, многие выходят. Тех бродяг я всех знаю. Это, в основном, те, которых при жизни обижали. Сейчас отыгрываются. Встанут – и ну пугать, ну пугать. Я-то их не боюсь, они это знают. А вот вы боитесь. Чего боитесь? Они не злее вас, ничего плохого не сделают. По опыту знаю! Недавно вот газетку тут одну подобрал, а там знахарь какой-то пишет, что он тоже покойников видит. Те, мол, удивляются, почему живые люди с ними не здороваются? Врёт он. Ничему они не удивляются. А как цветы у нас растут… Никогда не задумывался: почему? А я знаю… Только говорить не буду. Ну, что ещё?

* * *

Я смотрел на него. Молчал. Все хитрые профессиональные заготовки враз вылетели из головы. Я почувствовал, что вроде как на лопатках: если среди нас и есть дурак, то, скорее всего, это не он – не Славик.

– Тебе ещё чаю? – тем временем услужливо спросил могильщик.

Чаю? Единственное, о чём я мучительно размышлял в тот момент, так это о том, как бы выйти из положения хоть с каким-то подобием достоинства. А Славик, как назло, решительно перестал хихикать. И даже не хохотал, что, впрочем, было бы вполне естественно. И не говорил, что… брось, мол, шуток, что ли, не понимаешь? Серьёзно сказав «о-хо-хох», слегка покряхтывая, Славик поднялся со стула и пошёл на кухоньку, похоже, всё-таки заварить ещё чаю. В комнате я сидел один. И чувствовал себя… Думаю, понятно, как.

– А ты на электричку-то не опоздаешь? – появился Славик с чайником.

Вот за эти слова я ухватился как за круг спасательный и стал энергично поддакивать, что опоздаю, опоздаю ведь, как не опоздать, засиделись мы что-то. А он посмотрел на часы и весомо рассудил, что всё: ушёл поезд. Но и про автобусы напомнил: ничего, мол, страшного, ещё рейса три будет. Уедешь, мол!

Я сел, приговорённый Славиком к ещё одной чашке дохленького кладбищенского чая. И выпил её при гробовом молчании. Сколько мог, прятал глаза. Допив же, горячо поблагодарил: спасибо-преспасибо, никто бы не мог мне помочь так… И ринулся к выходу. Славик вызвался проводить.

* * *

Мы шли по кладбищу вдвоём. Темнело. Я старательно бодрился. Славик топал рядом, будто бы всё в порядке. А я мечтал только о том, как бы быстрее оказаться за воротами. Мне совсем не хотелось увидеть, как его восставшие «подопечные» – «ну пугать, ну пугать». Кладбище всё-таки гораздо умиротворённей при солнечном освещении… Мы благополучно добрались до ворот. И он даже протянул мне руку.

– Не торопись, без проблем уедешь! – напутствовал Славик.

Я вежливо улыбнулся. Развернулся и пошёл. И ни разу не обернулся. Но, сдаётся мне, последнее, что мелькнуло в его глазах, – лукавинка.

На всякий случай, перед отъездом я ещё раз созвонился со своим знакомым из полиции, рассказал о встрече со Славиком и прелюбопытнейшем диалоге. Тот рассмеялся:

– Да, странный он человек. Слухов много было. Например, что этот Славик специально пошёл рыть могилы, чтобы потом проще было их раскапывать. Говорили: многих любопытных своими рассказами он чуть ли не до сумасшествия доводит, чтобы никто к нему с расспросами не лез. И о том сплетничали, что ночами он старинные могилы раскапывает, кольца снимает, зубы золотые выдирает. Ему не страшно: мертвецы, мол, у него давно в друзьях. Проверяли. Ничего не подтвердилось. Но слухи – штука заразная.

…Тем вечером в Новгород я всё-таки уехал – на автобусе. Чудаков на обратном пути не было.

Как спаслось в ту ночь? Спасибо, не очень. Что-то такое снилось… Кошмарное слегка. Самым светлым образом, помнится, был… Савелий Крамаров в сцене из «Неуловимых мстителей». Помните: «А вдоль дороги мёртвые с косами стоят, и – тишина!».

Алексей КОРЯКОВ,
Новгородская область